Памятные записки (сборник)
Шрифт:
Было много ярких впечатлений. Но одно из самых ярких – поездка с Межировым по приглашению Нонешвили по Кахетии.
Мы выехали на машине рано утром. Иосиф и Саша наперебой рассказывали мне о местах, по которым мы ехали. Читали стихи. Так доехали до Сигнахи. Высота, с которой открывается Алазанская долина в осенних красках, – одно из самых прекрасных мест, которые мне случалось видеть. Потрясенный, я не мог наглядеться на открывшуюся взору красоту. Мы сели за столик на открытой террасе ресторанчика «Фантазия». Иосифа узнали, он был популярным поэтом, умевшим захватывать аудиторию и возбуждать ее эмоции.
Пока мы ели большие грузинские пельмени, прибежал шеф-повар или директор ресторанчика, держа за шеи двух зарезанных индеек.
Он собирался устроить для нас пир. Нонешвили объяснил, что мы торопимся, и после длинных благодарностей нам удалось сесть в машину.
Повар долго что-то кричал нам вслед, размахивая индейками.
Иосиф сказал, что он заверяет, что нигде мы не съедим ничего подобного ресторану «Фантазия».
Мы спустились в Алазанскую долину. Мы ехали мимо сел, как вдоль прилавка винного магазина. Все названия были знакомы: «Телиани», «Гурджаани», «Цинандали». Иосиф каждый раз сокрушался, что не может заглянуть к родственникам или друзьям. Но если бы мы посетили всех родственников и знакомых, то не скоро вернулись бы из Алазанской долины, да и вообще не знаю, вернулись ли бы.
В Карданахи все же пришлось остановиться. Родственники Иосифа окружили нас шумной толпой. Потащили в верхние покои двухэтажного грузинского дома и усадили рядом с пожилым, степенным главой дома. Сами же они разбежались, чтобы побыстрее сготовить угощение. Снизу слышалось жалобное блеяние барашка и встревоженное клохтанье кур.
Вскоре накрыт был стол, явилось еще несколько степенных пожилых грузин. И начался пир с долгими тостами, кавказский пир, который можно описать, лишь имея талант и знания Фазиля Искандера.
Наконец мы распрощались с хозяевами, набившими багажник машины сочными чурчхелами и бочонком вина. У выезда из Карданахи пришлось остановиться у открытого сарая, где под навесом пожилые грузины сидели и наблюдали, как вытекает из аппарата теплая чача. На столбе висели полосы бараньего мяса. Нам пришлось выпить чачи и закусить свежим шашлыком.
Мы и так были уже в подпитии. Поэтому дальнейший путь не очень запомнился. Я читал стихи Тихонова о Грузии, подкреплявшие состояние возвышенного восторга. Ничто здесь не расходилось со стихами русских и грузинских поэтов, которые я знал.
До ночи пришлось еще несколько раз остановиться и отсидеть несколько застолий. Поздней ночью через Гомбори мы возвращались в Тбилиси.
Впоследствии мне еще приходилось бывать в Алазанской долине и видеть ее с сигнахских высот. Но уже не было с нами Иосифа Нонешвили, не привечала нас его родня. Хочется добрым словом помянуть здесь этого одаренного поэта.
Много раз мне еще придется поминать моих первых грузинских друзей. Ибо нету уже почти моей Грузии. Оттого скорей хочется сохранить ее в памяти, полной друзей, чем приехать и обнаружить, что их уже нет навеки.
Добрым словом хочется помянуть прекрасного поэта Иосифа Гришашвили. В ту пору я уже перевел несколько его стихов и особенно любил его сказки. «Коши Бабаджана» кажутся мне одним из лучших моих переводов.
Гришашвили уже подарил свой дом и богатейшую библиотеку в Харпухи народу Грузии. Он жил в большой
– Не зови меня Иосиф Григорьевич, зови просто Сосо, – попросил Гришашвили при первой же нашей встрече. Фейгин потом объяснил мне, что в Грузии уменьшительное имя не означает вовсе фамильярности.
В доме Гришашвили за столом сидел я рядом со знаменитой актрисой Верико Анджапаридзе, любезной, разговорчивой, старавшейся меня занять разговором. Блистал за столом Ираклий Андроников, которого впервые увидел не на эстраде, а дома. Более блестящего тамады нельзя было придумать.
Видел я и другие дома высшей грузинской интеллигенции, ощутил ее стиль, высокую культуру и манеру поведения. Особо запомнился первый визит к Григолу Абашидзе. И впечатление изысканной красоты, которое производила его жена Ламара. Вечер, где за столом читались стихи и шел разговор о поэзии. Застолье в доме поэта оставило впечатление вдохновенности и приподнятости духа. Грузинское застолье, как я понял, не визит и не гулянка, а традиционная форма духовного общения, где требуются собранность ума, находчивость и фантазия.
Понятно стало, что влечет в Грузию русских поэтов. Поэзия – важный элемент ее жизни, побеждающий житейскую прозу характера и быта.
В Грузии умеют отличать подлинную поэзию от мнимой, как хорошее вино от дурного. Недаром в русской поэзии с Пушкина звучит грузинская нота, недаром под крыло Грузии приходили русские поэты нашего века, попавшие в беду.
Часть V
Литература и общественное движение 50-60-х годов
Пятнадцать лет, прошедшие со смерти Сталина, составляют переходный период нашей истории. Он начался 5 марта 1953 года и продолжался 15 лет – до августа 68-го. Редкие периоды истории можно датировать с такой точностью, тем более что минувшие полтора десятилетия лишены внешнего драматизма и вершинных точек – не было больших войн, громких революций, не появились новые пророки и гении в политике, науке и искусстве, не возникли мощные идейные движения. Это был период малых исторических драм, дворцовых переворотов, подспудных нравственных движений. Драматизм его – внутренний. И тем не менее, значение этого периода для будущей нашей истории огромно. В нем переживали утробное развитие новые герои и новые идеи.
Наследникам Сталина досталась мощная империя, столпами которой были сила, единство и страх. Она простиралась от Южно-Китайского моря до Эльбы. У Советской империи была крепкая опора в послушных компартиях Франции, Италии, азиатских стран, Латинской Америки. Эти партии преданно обслуживали внешнюю политику русской державы. У нее были многочисленные союзники среди западной интеллигенции, ибо свеж еще был в памяти подвиг наших народов в борьбе с гитлеризмом и мало было известно о подлинной духовной жизни внутри страны. Как-никак – Сталин был масштабной фигурой, соответствующей размаху событий, недавно закончившихся.