Пан Пратхавец, рыцарь на белом коне
Шрифт:
– Рыжий красного спросил, где ты бороду красил?
– пропел Хорек, покатываясь от смеха.
– Я на солнышке лежал, кверху бороду держал!
– подхватил Сурок.
– Ну что вы, какая у меня борода?
– сказал Заяц, и мы все исчезли из его глаз - такими они стали мутными.
– А если у меня шкура... немножко... так внутри я ж совсем не такой...
– Такой!
– крикнул Хорек.
– Такой-сякой!
– крикнул Сурок.
А я добавил, вспомнив, как травили Медведя:
– Рыжая кандала, тебя
Услышав про кошку. Заяц вскочил, но тут же снова упал на землю.
– Не верите?
– крикнул он и заплакал.
Слезы текли у него по шерсти, она становилась мокрой и торчала клочьями, так что на Зайца было смешно смотреть.
И мы хором крикнули: "Рыжий!", и опять крикнули: "Рыжий!", и опять крикнули, и опять.
А он все мокрел и мокрел от своих слез, и шерсть у него все больше торчала клочьями. И он катался по земле, которая к нему прилипала, так что уже нельзя было определить его цвет.
– Не верите?
– плакал он.
– Почему же вы мне не верите? Ну почему? Почему?
Конечно, мы верили ему. Но охота есть охота.
1966
ОТДЫХ НА БЕРЕГУ
Я специально пришел пораньше, когда на берегу еще никого не было. Я сидел в высокой траве и смотрел на море, которое у нас называли речкой, но у речки должен быть еще один берег, а я не видел другого берега. Может быть, я просто плохо видел.
Я сидел и смотрел на море. Потом подошел Геккон.
– Отдыхаем?
– спросил Геккон.
– Отдыхаем, - ответил я.
– Море сегодня спокойное, - сказал Геккон.
– Только течение быстрое, того я гляди все утечет.
– Море у нас текло слева направо.
– Не утечет, - сказал Геккон, - можешь не волноваться.
– И тут он меня проглотил.
– Сегодня хорошее утро, - сказал я.
– Интересно, какой будет день?
Я почувствовал, что он растянулся на траве, и тоже рас" тянулся. Так мы лежали и разговаривали - о том, о сем, ни о чем существенном.
– Отдыхаем?
– я узнал голос Оцелота. Он иногда приходил на берег, но старался держаться поближе к лесу, подальше от воды.
– Отдыхаем, - ответили мы с Гекконом.
– Море сегодня спокойное, - сказал Геккон.
– Река, - коротко бросил Оцелот. Он, вероятно, видел другой берег.
– Течение только быстрое, - сказал я.
– Того и гляди утечет.
– Не утечет, - сказал Геккон.
– Море не утечет.
– Река, - опять возразил Оцелот и проглотил Геккона.
Вернее, он проглотил нас с Гекконом, потому что Геккон еще раньше проглотил меня.
– Утро сегодня хорошее, - сказал я.
– Да, - сказал Геккон.
– Утро просто на редкость.
Оцелот лежал на траве, его пригревало солнышко, и мы с Гекконом грелись в этом тепле.
– Отдыхаем?
– это был голос Каймана.
– А? Да, да...
– мы почувствовали, как вскочил Оцелот.
– Море сегодня спокойное, -
– Только течение быстрое, - сказал я, - того и гляди утечет.
– Море не утечет, - сказал Геккон.
– Река, - стоял на своем Оцелот.
– Конечно, река, - подтвердил Кайман и проглотил Оцелота.
А так как раньше Оцелот проглотил Геккона, а еще раньше Геккон проглотил меня, то получилось, что Кайман проглотил нас троих. И мы все четверо растянулись на солнышке.
– Утро сегодня хорошее, - сказал я.
– Какое там утро!
– буркнул Кайман.
– День в самом разгаре. Такая жара... Пойти, что ли, искупаться?..
И тут мы все переполошились. Мы привыкли отдыхать на берегу, но лезть в это море или реку - или как там оно называется - нет уж, извините! Хорошо Кайману, ему не привыкать, для него, крокодила, вода - одно удовольствие. А как быть Оцелоту, сухопутной кошке, как быть Геккону, сухопутной ящерице, и, главное, как быть мне, сухопутному муравью?
– Спасите! Тонем!
– крикнули мы и полезли в воду - все четверо.
1967
КОГДА ЕХИДНА НЕ БЫЛА ЕХИДНОЙ
Тогда она была птицей... У нее были сильные крылья, которые отрывали ее от земли и уносили высоко в небо. Там, в небе, все было совсем не так. Если на земле было пасмурно, то там светило солнце, потому что тучи оставались внизу. Тучи совсем нетрудно оставить внизу, но для этого нужно иметь крылья.
У нее были хорошие крылья, но мог ли Опоссум это понять? И когда она говорила ему о небе, он, толстенький, пушистый Опоссум, лениво сворачивался клубком и щурил глаза, пряча в них насмешку и недоверие.
– А если дождь?
– спрашивал Опоссум.
– Если ливень, гроза, гром и молния?
– Пойми ты, чудак, - волновалась Ехидна, которая тогда еще не была Ехидной.
– Там ничего этого нет. Если подняться достаточно высоко, все останется внизу - и дождь, и гроза, и молния.
– И гром?
– уточнял дотошный Опоссум. При этом он хвостом цеплялся за ветку и повисал так, что мысли его приливали к голове.
– Да, конечно, и гром. И буря, и наводнение.
Мешкопес, больше известный как сумчатый волк, с интересом принюхался к разговору.
– Допустим, - сказал Мешкопес.
– Допустим, что все это так. Но если там ничего нет, как же быть с проблемой питания?
– Ах, я не о том, - досадовала Ехидна, которая тогда еще не была Ехидной.
– Я говорю о свободе...
Опоссум довольно искусно умел висеть на хвосте, и при этом лапы его были совершенно свободны.
– О свободе?
– блаженно прищурился он и подвигал всеми свободными лапами.
– Мы все говорим о свободе.
– Между прочим, свобода питания есть одно из проявлений свободы личности, - сказал Мешкопес, с удовольствием принюхиваясь к этой замечательной фразе. А Кенгуру добавил по этому поводу: