Пан Володыевский

Сенкевич Генрик

Великий гетман турецкий, Гуссейн-паша, во главе своей конной гвардии и уцелевшей кавалерии бежал после поражения янычар через ворота, ведущие в Яссы, но, наткнувшись там на полки Димитрия Вишневецкого, гетман вернулся обратно в лагерь, искать другого выхода, точь-в-точь как зверь, окруженный в логове, ищет, как ускользнуть от охотника. Он вернулся так стремительно, что в одно мгновение разбил наголову легкоконный полк казаков и привел в замешательство пехоту, которая занялась грабежом в лагере, и подошел к гетману на половину пистолетного выстрела.

«Будучи уж в самом лагере,

мы чуть не проиграли битвы, — писал впоследствии Собеский, — и если этого не случилось, то только благодаря исключительной стойкости гусар». И в самом деле, атака турок, совершенная в порыве крайнего отчаяния, была тем ужаснее, что произошла неожиданно. Но гусары, еще не остывшие от боевого пылу, помчались к ним с места во весь опор. Первым ринулся полк Скшетуского, а затем вся конница, пехота и обозная челядь; как кто стоял, где кто был, — все с яростью бросились на неприятеля, и завязалась битва, хотя и несколько беспорядочная, но по своей ярости не уступающая атаке гусар на янычар.

С удивлением вспоминали рыцари после битвы храбрость турок: когда Вишневецкий и гетман литовский окружили их со всех сторон, они защищались так отчаянно, что — хотя гетман и разрешил брать турок живыми — пленить удалось только несколько человек. Когда наконец полки тяжелой конницы разбили их после получасового боя, небольшие кучки и даже отдельные всадники, призывая Аллаха, сражались до последнего издыхания.

В этой битве было совершено много блестящих подвигов, память о которых не исчезла. Гетман польный литовский собственноручно зарубил могущественного пашу; этот паша еще раньше взял в плен пана Рудомину, пана Кимбара и пана Рдултовского. Но гетман, наехав на него вплотную, одним ударом отрубил ему голову. Пан Собеский на глазах у всего войска зарубил спага, который выстрелил в него из пистолета; пан Бидзинский, стражник коронный, который каким-то чудом выбрался из пропасти, хотя и был побит и ранен, тотчас бросился в самую гущу битвы и сражался до тех пор, пока не лишился чувств от утомления. Он долго хворал потом, но через несколько месяцев, выздоровев, снова пошел на войну и стяжал себе великую славу.

Среди офицеров особенно яростно сражался пан Рущиц, вырывая стражников из строя, как волк вырывает из стада овцу. Отличался и пан Скшетуский, возле которого, как разъяренные львята, сражались его сыновья. С грустью и скорбью вспоминали потом рыцари, какие подвиги мог бы совершить в этой битве великий мастер фехтовального дела пан Володыевский, если бы не то, что вот год уже, как почил он в бозе. Но все же другие, которые вышли из его школы, стяжали довольно славы и для себя, и для него на этом кровавом поле.

В возобновившейся битве из прежних хрептиевских рыцарей, кроме пана Нововейского, пало еще двое: пан Мотовило и грозный лучник пан Мущальский. Несколько пуль сразу пронзило грудь пана Мотовило, и он повалился, как вековой дуб. Очевидцы говорили, что он погиб от руки тех братьев-казаков, которые под предводительством Гоголя до конца сражались на стороне Гуссейна против матери-отчизны и христианства. Пан Мушальский — странная вещь! — погиб от стрелы, которую в него выпустил, спасаясь бегством, какой-то турок. Она пронзила его горло как

раз в ту минуту, когда после окончательного разгрома язычников он засунул руку в колчан, чтобы послать вдогонку убегавшим еще несколько гонцов неминуемой смерти. Его душа, должно быть, соединилась с душой Дыдюка, чтобы скрепить дружбу, завязавшуюся на турецких галерах, узами вечности. Прежние хрептиевские товарищи нашли на поле битвы их тела и простились с ними горькими слезами, хотя и завидуя столь славной смерти. У пана Нововейского была улыбка на губах и тихое спокойствие в лице; пан Мотовило, казалось, мирно спал, а у пана Мушальского глаза были устремлены к небу, словно он молился. Их похоронили вместе на славном хотимском поле, под скалой, на которой на вечную память велели вырезать их имена под крестом.

Вождь всей турецкой армии, Гуссейн-паша, спасся бегством на быстроногом анатолийском коне, но лишь затем, чтобы в Стамбуле получить из рук султана шелковую веревку. Из блестящей турецкой армии от погрома уцелели только незначительные отряды. Остатки конницы Гуссейна войска Речи Посполитой передавали друг другу из рук в руки: гетман польный гнал ее к гетману великому, а тот к гетману литовскому, гетман литовский — опять к польному, — и это продолжалось до тех пор, пока почти все конники не погибли. Из янычар не уцелел почти никто. Весь огромный лагерь был залит кровью, смешанной с дождем и снегом, по всему полю лежала такая масса трупов, что только морозы, вороны и волки были причиной того, что не было чумы, которая всегда идет из местности, зараженной гниющими трупами. Польские войска, воодушевленные победой, не отдохнув еще хорошенько после битвы, взяли Хотим. В самом лагере была захвачена несметная добыча. Сто двадцать пушек, а с ними триста знамен и значков переслал великий гетман с этого поля, на котором уже второй раз в столетие польские войска одержали блестящую победу.

Сам пан Собеский расположился в шатре Гуссейна-паши, расшитом золотом и бисером, и рассылал оттуда во все стороны гонцов с известиями о победе. Потом все войско — конница и пехота, все польские, литовские и казацкие полки — выстроилось в боевом порядке. Отслужили благодарственный молебен — и на том самом поле, где еще вчера муэдзины выкрикивали: «Лаха иль Аллах!», загремела песнь: «Тебе, Боже, хвалим!»

Гетман слушал обедню и молебен, распростершись ниц на земле; когда он встал, слезы радости текли по его величественному лицу. Увидев это, толпы рыцарей, с рук которых не сошла еще неприятельская кровь и которые дрожали еще от усталости после битвы, трижды огласили воздух громким криком:

— Vivat Ioannes victor!!! [29]

А десять лет спустя, когда его величество король Ян III разбил в прах турецкое могущество под Веной, — крик этот повторялся от морей до морей, от гор до гор, по всему миру, где только колокола сзывали верующих на молитву…

29

Да здравствует Иоанн победитель! (лат.)