Панцирь
Шрифт:
— Адаптироваться.
— Для рабыни у тебя странный характер.
— Недавно раб. Били мало. Товар портить — не уважать отца, — пожала плечами. — Просто везло.
— Я займусь этими, — указал на ближайшее тело.
— Мне делать что?
— Заряжать огнестрелы умеешь?
— А батар умеет спариваться?
— Что?
— Что? — ее глаза широко раскрылись. — Батар умеет. И я умею.
— Перезаряди мушкет тощего, а мой там, — указал. — Тоже
Кивнула.
Желчь прошипела из наруча:
— Питомцы — излишество. Справедливость не одобряет.
Ответил ей:
— Это ты на ходу выдумываешь.
Рабыня сказала:
— Животные — хорошо.
— Как тебя звать?
— Яла.
— Я Танцор.
С самым серьёзным видом кивнула.
— Танцевать — хорошо. А обращать?
Нахмурился.
Наверное, имела в виду, как ко мне обращаться.
— Танцор.
И вновь кивок.
Предстоял обыск мертвых и пересчёт имущества.
Яла постелила один из маскхалатов возле саней, чтобы обеспечить в дальнейшем своей заднице комфорт. Принесла все оружие и заряды туда; с мальца стянула одежду — принарядилась.
На вид жалкий ребёнок, хотя ребёнком не являлась.
Все что нужно я рассмотрел сразу: болезненно тощая и миниатюрная, острые груди с большими ореолами сосков, узкие бёдра и узкие плечи.
Неприятные сочетания.
Жаль, конечно.
Расстроившись, покачал головой. Желчь заметила.
— Идиот, — хрипло рассмеялась. — За скотоложство Справедливость тебя бы с дерьмом сожрала.
— Она не зверь, Желчь, не утрируй.
Яла села на подготовленное место, баюкая тяжелый мушкет. Использовала шомпол. Заряжала, напевая себе под нос.
— По-крайней мере, думаю, — сказал без особой уверенности.
Желчь лишь сильнее засмеялась.
Не очень осмотрительное решение было подставлять спину, отдавать оружие, но ничего от нее не ждал.
Зачем пытаться убить, если я сам хотел даровать свободу?
Это ее выбор. Не мой.
Однако исключать вероятность иррациональных движений совсем — глупо. Поэтому все-таки оставался настороже.
***
Справились за полчаса, при этом лениво перекидывался фразами с Желчью.
В начале осмотрел сани.
Имущество на них были закрыто брезентом и плотно стянуто веревкой.
Разглядывая все это богатство, я не мог избежать уколов радости — они то и дело пробивалось, изливаясь чистой эмоцией и “царапая” основу.
И пусть.
Поверху лежали моток тонкой веревки и канат из нитей струнновика. Спереди — замызганный пенал набора для шитья, сумка с палаткой, три спальника и меховые рукавицы.
В
Тут же бумажный короб. Развернул — в нём рацион: полоски странного черного мяса, сухари, грибные брикеты из того, что в третью эпоху называлось “кровавиком”. Россыпью в тубусах: сухофрукты, мелкие сушенные грибы и овощи, рядом банка ореховой пасты.
В задней части саней — небольшая вязанка грибного хряща для растопки костра. Здесь же инструмент: топорик-лопатка, целиком сделанная из примитив-металла.
С внутренней стороны брезента глубокий карман. В нем — небольшой синеватый короб аптечки. Он вызвал эхо недоумения обилием всякой различной всячины: разноцветные аккуратные пилюли в углублениях. По бокам — целые упаковки бинтов, катушки нитей, иглы, винтовые турникеты, жгуты, имелось несколько брусков мыла.
В нижней части лежали мелкие инструменты: скальпели, раневые крючки, ножницы, широкие ножи, мелкие пилы и трепан.
С мусорщиков забрал: щит, простенький меч, самодельный ножик в ножнах, кольчугу, латную рукавицу и наруч, один чистый маскхалат; коробку с большими спичками, один хтон — тут же заряженный в пустующий сток-паз, огниво, кошель — сколько там, понятное дело, я определить не мог: три бумажки и шесть монет.
У громилы нашел часы, в серебряной основе и с цепочкой из примитив– металла. Их сразу же спрятал в один из карманов на патронташе.
Было у него также три собранных пули и четыре капсуля под пистолет.
У молодого по карманам нашлось десять капсулей, мешочек взрыв смеси, тринадцать бумажных патронов и две ампулы сомы.
При этом патроны от легкого мушкета не подходили к остальному оружию. Если промысловый мушкет и пистолет имели сферические пули, то у лёгкого мушкета они были конусообразные.
Забрал маски. Нацеплять не стал — хтоны отлично справлялись с работой; ограничивать обзор не хотелось.
Надеялся выручить хоть что-то и за фильтры.
В шаблоне проявилось эхо презрения.
Сборщик мусора. Коллекционер сора — гнилой торгаш.
Все это должно быть так далеко от моего дхальского нутра, но почему тогда действие шли так легко и приятно?
Мародерство — привычно?
Таких деталей вспомнить не мог.
У “щитовика” с изувеченным лицом отстегнул ременную систему и стянул пояса. Всеми этими прелестями, с радостью, облепил панцирь.
Его личные вещи выкинул: исписанная книжица с карандашом, ритуальный знак, фигурки — все в снег. Мне из этого ничего не нужно.