Pandemonium Трип
Шрифт:
– Я знаю, дорогой мой Урбан, о чём говорю.
– Раз уж на то пошло, то войны были, есть и будут. Наши предки воевали и мы повоюем, если придётся. Бороться за свою родину – долг каждого. И это священный долг.
– В войне нет ничего святого, – расходился Лусид, – и нет правых.
– Неправы даже те, на кого нападают?
– Война не длится один день. И не нужно много времени, чтобы люди потеряли достоинство, доброту, свой светлый моральный облик. Иного не бывает, когда страх за собственную жизнь становится основополагающим чувством, а вероятность самой угрозы – реальной. Иного не бывает, когда на смену нормальной, привычной
– Героизм. – не уступал Кларус.
– Героизм, всякий раз добытый путём применения насилия, и, чаще всего, достигаемый ценой чужой смерти.
– Героизм – во имя спасения чужой жизни!
Лусид посмотрел на Кларуса с искренним удивлением. Оказывается, они не достаточно хорошо знали друг друга.
– Ты никогда не задумывался, почему у каждой из воюющих сторон свои герои и никогда, ни одна из этих сторон не признает героизма противника, а наоборот – назовёт это преступлением?
– Нет, я предпочитаю думать о действительно важных, то есть насущных вещах.
– А ты подумай. Во время войны, правда и неправда сливаются в нечто среднее – ужасное, портящее сознание всех умышленно и неумышленно сопричастных. Тьма насилия и жестокости поглощает едва ли не каждого. И нормальной становится радость оттого, что люди умирают сотнями…тысячами, пусть даже это враги. Но это люди. И удовлетворение приносит знание, что где-то там, на чужой земле, происходят разрушения. Это становится нормой. Как утренний поход в туалет. Только это облегчение достигается путём выискивания любой информации о чужих страданиях. Только так можно перекрыть свои собственные, непереносимые страдания. И не получится по одному только желанию остановить чудовищные процессы. И все старания будут бессильны. Ничего не прекратится, пока выпущенное на волю зло не исчерпает само себя. Вы этого не понимаете. Счастливые люди.
Все молчали, глядя на Лусида как на старого дурака. Говорили только умные люди из телевизора, но их никто не слушал.
– Так будьте же и вы счастливы, доктор! – воскликнула Корнелия, пытаясь усмирить растущее напряжение. – Вы заслуживаете этого, как никто другой.
– Мы все этого заслуживаем. – ответил Лусид.
Он виновато посмотрел на всех собравшихся, и, грустно улыбнувшись, стал собирать своё «добро».
«Добра» было мало.
Уходя, сквозь закрытую дверь, он услышал смех своих коллег, многие из которых когда-то были его учениками – неопытными, абсолютно неуверенными в себе и своих силах. Теперь, они насмехались над ним.
4
Доктор Лусид не мог спокойно отправиться домой. Он утратил последнее, что давало ему стимул к жизни. До этого были утрачены: любовь, покой, иллюзии и надежды. Осталось лишь уйти навсегда, тихо завершив все свои дела.
Помня о том, что рядом находится женщина, чей долгожданный ребёнок умер, так и не побывав у неё на руках, он решил ненадолго заглянуть в её палату, чтобы побыть с ней рядом и разделить одни из самых трудных часов злосчастного для неё дня. Им руководило не одно лишь чувство сострадания – внутренний проводник указывал ему, как следовало поступить в ситуации, где он, казалось бы, сделал всё, что мог.
Мария была тут не в первый раз, и снова, ей предстояло пережить скорбь, которую женщине
В своих ежедневных молитвах, Мария обращалась к Богу с одной и той же просьбой:
«Дай мне ребёнка. Пусть даже я не увижу, кем он станет. Пусть я не увижу его становление, как личности. Пусть я не увижу его детей и детей его детей. Дай мне познать радость материнства и возможность вырастить дитя в тепле моей безграничной любви. Хотя бы до тех пор, пока он не окрепнет».
Её сын умер. Больше у женщины никого не было. Муж, с которым они прожили пятнадцать лет в любви и гармонии, и чей образ для неё был непогрешим, ушёл к своей матери, как только Мария призналась ему, что решила попробовать снова, не считаясь с его желанием остановиться. У простого, отринувшего всяческие надежды, мужчины не было сил переживать ещё одну смерть и её последствия, да и любви, а уж тем более гармонии в их отношениях он давно не ощущал. Его уход она пережила достаточно легко, ожидая прихода нового человека, который не смог бы её бросить. По итогу, все лучшие представления женщины обратились в один единственный сущий кошмар.
Предприняв судорожные попытки отыскать нужные слова, доктор Лусид запутался. Он все ещё не до конца принадлежал самому себе. Прислушиваясь к внутреннему проводнику, он избрал самый дерзкий из возможных вариантов обращения. Ему не оставалось ничего иного кроме как донести свою мысль самым экстраординарным способом.
Или риск, или жалкий побег с позором. Позориться ему не хотелось.
– Вы знаете, – сказал он, – я тоже сегодня плакал, как и вчера. Такое дело. Смотрел на днях передачу. Ненавижу эти передачи, но случайно посмотрел. Смотреть было нечего, и я был вынужден. Дурак потому, что. Лучше бы спать лёг. В общем, это одна из тех натуралистических передач, где живописуется дикая и неприглядная жизнь животных в Африке. Так вот там была речушка гиппопотамов. Грязная такая, вся в их испражнениях. Этих бегемотов там больше, чем самой воды. Ужас просто. Я люблю бегемотов, но они так загадили водоём. Возможно единственный источник пресной воды в той округе. Только едят, стоят в реке, и испражняются – всё, как у людей, но немного иначе.
Женщина смотрела на него с недоумением.
– Я вообще не об этом. – продолжал Лусид.
На лице Марии нарисовался немой вопрос: «Что происходит?». Доктор всё понимал, но не останавливался.
– Значит, ближе к полудню или когда там, к водоёму пришли слоны. На водопой, ясное дело – что же ещё. А с ними прибежал маленький зверёныш…как его называют…пуку! Красивый такой. Махонький. Нежненький. Беззащитный. Потерял мамку, а без мамки ему не жить.
– Бедняжка. – ответила Мария, действительно сопереживая.
– Не то слово. И вот стоит он, бедненький, а вокруг – смертельная опасность. В воде крокодилы, рядом с водой львы, и все хотят его съесть. Так вот, видели бы вы, как наивно он шагал по речушке, в надежде отыскать своих.
– Отыскал?
– Наткнулся на крокодила…и всё.
– Вы сейчас сделали мне ещё больнее, чем и так есть.
– Я сам страдаю. Тогда вообще не смог уснуть. Сегодня тоже не смогу.
– Из-за моего мальчика?
– И из-за вашего мальчика, и из-за мальчика-отказника. Знаете, что я вам скажу?