Пандемониум
Шрифт:
Последняя фраза Хантера согревает мне душу.
«Вот увидишь» означает: «Мы сюда еще вернемся». Означает: «Теперь ты одна из нас».
Я провожу рукой по стволу дерева и чувствую кончиками пальцев сухие чешуйки коры. Невозможно представить, что под этой твердой поверхностью может прятаться какая-то жизнь.
Хантер так резко останавливается, что я чуть в него не врезаюсь.
— Вот мы и пришли, — улыбаясь, говорит он и показывает наверх. — Гнезда.
Высоко в кронах деревьев большие, мохнатые клубки гнезд, они свиты из веток, прутиков, кусочков мха
Но удивительнее всего то, что ветки выкрашены краской.
Тут и там на коре видны синие и желтые пятнышки, и на гнездах тоже тоненькие цветные отпечатки птичьих лапок.
— Что это?
Большая птица размером с ворону подлетает к гнезду прямо у нас над головой. Она садится на край гнезда и некоторое время наблюдает за нами. Птица вся черная, только ее лапки ярко-синего цвета. Она держит что-то в клюве. Потом птица прыгает в гнездо, и хор птенцов начинает оживленно чирикать.
— Синий, — говорит Хантер, судя по голосу, он доволен, — Хороший знак. Сегодня будет поставка.
— Ничего не понимаю.
Я хожу между деревьев, в их кронах, наверное, сотни гнезд. Некоторые гнезда свиты на пересечении веток разных деревьев, они образуют плотный купол, здесь даже холоднее, потому что солнечные лучи не могут сквозь них пробиться к земле.
— Давай я тебе покажу, — говорит Хантер.
Он легко, как по канату, начинает взбираться по стволу ближайшего дерева.
Я неловко карабкаюсь следом, стараюсь при этом точно повторять каждое движение Хантера. Я уже давно не лазила по деревьям, помню, что в детстве это было легко, тогда я, не задумываясь, находила нужные для подъема выемки и развилки. Сейчас это стоит мне немалых усилий.
Наконец я добираюсь до первой толстой ветки. Хантер уже там и ждет меня. Я пристраиваюсь на корточках у него за спиной. У меня немного дрожат ноги, Хантер оборачивается и, чтобы помочь мне сохранить равновесие, обхватывает руками мои лодыжки.
В гнездах полно птиц — целые горы из гладких черных перьев и мигающих глаз. Они прыгают между кучками отложенных на зиму коричневых зерен. Некоторые, завидев нас, встревожились и принялись кричать и каркать в небо.
Птицы перелетают туда-сюда, и все гнезда испещрены яркими синими следами.
— Все равно ничего не понимаю, — говорю я, — Откуда берется эта краска?
— С другой стороны, — объясняет Хантер, и я слышу в его голосе гордость, — Из Зомбиленда. Летом на той стороне границы растет черника. Птицы туда перелетают. Несколько лет назад наши люди на той стороне начали подкармливать их в холода. Когда хотят передать нам сообщение, они рассыпают зерна, наполовину перемешанные с краской. Птицы клюют зерна, а потом возвращаются сюда и делают припасы. Гнезда пачкаются в краске, а мы получаем сообщение. Синее, желтое или красное. Синий цвет — значит, все отлично, мы можем ждать припасы на реке. Желтый — проблемы или задержка.
— А цвета разве не перемешиваются?
Хантер оборачивается и смотрит на меня сияющими глазами.
— В этом все и дело, — говорит
И тут птица из ближайшего гнезда начинает клювом выдергивать, выщипывать, откусывать синие прутики в своем гнезде. Совсем как хозяйка, которая выпалывает сорняки на своем огороде. Гнездо преображается прямо у меня на глазах, оно снова становится привычного тускло-коричневого цвета.
— Это поразительно.
— Это естественно, — Хантер становится серьезным, — Птицы кормятся, потом строят гнезда. Ты можешь раскрасить их в любой цвет, послать на край света, но они всегда находят дорогу домой. И к ним всегда возвращается их природный цвет. Животные все такие.
Пока Хантер говорит, я вдруг вспоминаю о рейдах, которые проводились в Портленде этим летом. Вспоминаю, как регуляторы в униформе атаковали собравшихся на запрещенную вечеринку ребят. Они орудовали бейсбольными битами и полицейскими дубинками, натравливали на толпу своих кровожадных мастифов. Я вспоминаю брызги крови на стене, хруст костей под ударами деревянных дубинок. За беджиками и пустыми глазами исцеленных кроется холодная ненависть, и это делает их еще страшнее. Процедура оградила их от сильных страстей, но и от сочувствия тоже.
Они — звери в униформе. Я бы не смогла там остаться, и я никогда туда не вернусь. Я не стану ходячим трупом.
Мы спускаемся на землю и идем обратно к хоумстиду, и только тогда до меня доходит, что Хантер не все мне объяснил.
— А что означает красный? — спрашиваю я.
Мы уже давно идем молча, каждый погружен в свои мысли, и Хантер, услышав мой голос, вздрагивает от неожиданности.
— Что? — переспрашивает он.
— Синий означает поставку продовольствия. Желтый — когда поставка откладывается. А что значит красный?
В глазах Хантера на мгновение мелькает испуг, и мне снова становится холодно.
— Красный — значит, надо бежать, — говорит он.
Скоро начнется переход. Все до одного хоумстидеры уходят на юг. Это серьезное, масштабное дело, и Рейвэн с Тэком часами планируют, обсуждают, спорят. Они не в первый раз руководят переходом, но я догадываюсь, что это трудное и опасное предприятие, и Рейвэн считает, что в прошлые два раза переходы были неудачными.
Но зимовка на севере еще тяжелее и гораздо опаснее, поэтому мы уходим. Рейвэн стоит на том, что в этот раз никто не погибнет, каждый хоумстидер доберется до пункта назначения живым.
Как-то ночью я слышу, как Тэк говорит ей:
— Ты не можешь этого гарантировать.
Было уже поздно, меня разбудили звуки из комнаты для больных. Там сейчас Ла.
Я выбралась из постели и пошла на кухню за водой и только тогда поняла, что Рейвэн с Тэком все еще там. В кухне полумрак и нечем дышать от дыма.
Я останавливаюсь в коридоре.
— Все останутся живы, — упрямо твердит Рейвэн, голос у нее слегка дрожит.
Тэк вздыхает.
— Ты не сможешь уберечь всех, Рей, — говорит он.