Панджшер навсегда (сборник)
Шрифт:
– Товарищ лейтенант, да мы тут с ребятами перетерли. Два банщика, узбеки, земляки Туранова, если что, прикроют. Мы же из Рухи, а у них здесь Панджшер преисподней считается. Нас уважают по высшему разряду.
– Хм, ладно, понял ситуацию. Кто со мной в парилку?
На призыв взводного никто не отозвался.
– С добровольцами туго. Варгалионок, веником парить умеешь?
– Нет, не умею, товарищ лейтенант.
– А что ты вообще умеешь?
– Отделением командовать.
– Ну это мы еще посмотрим. А сейчас банное дело будешь осваивать.
Сержант понял, что не отвертеться, и, подмигивая приятелям, пошлепал
– Прибавь, Варгалионок, еще прибавь.
Сержант, обжигая паром свои пальцы и уши, усиленно хлестал по спине взводного редеющим веником, честно пытался пропарить, но вместо этого на ребрах командира появлялись красные полосы и рубцы. Как оказалось, это тоже было элементом блаженства, и Ремизов начал с воодушевлением постанывать – Мягче, мягче. Угодишь командиру – к медали представлю.
«Все когда-то происходит в первый раз, и баня тоже когда-то происходит в первый раз, – монотонно размышлял Ремизов, – но чтобы за русской баней в сердце азиатских пустынь ехать, где и так нестерпимо жарко…»
– Товарищ лейтенант, майские праздники помните?
– Кто ж такое забудет. Господи, спаси и сохрани. – Где-то внутри Ремизова пробежали огромные мурашки, но они тут же лопались под хлест веничка, натыкаясь на волну горячего блаженного пара. – Хорошо-то как! Жить-то как хочется!
Но в конце концов жить в этом влажном пекле стало невмоготу, и Ремизов, красный как рак, мокрый и блестящий, выбрался из мазохистской душегубки. Не задерживаясь ни секунды, следом за ним вылетел и Варгалионок.
– Слабак! – крякнул взводный. – Веник-то где брал?
– Так, по случаю. У ребят. Полковник какой-то оставил.
– Все по случаю, все у ребят. Надо свой завести.
– А у них тут что, дубы растут? Или березы?
– Да уж какие березы, это я себе задачу ставлю… Ладно. Балаган балаганом, а кто тут еще испытания не проходил в газовой камере? – Взводный, конечно, куражился, поскольку и сам еле стоял на ногах. – Вот построим в роте свою собственную баню, достану я вас. Кстати, хорошая идея насчет собственной бани.
Возвращаясь с дивизионного склада артиллерийского вооружения, находившегося в стороне от служебных и жилых модулей, от больших солдатских палаток, Ремизов остановился у контрольно-пропускного пункта гарнизона. Само здание КПП обычное, ничем не примечательное, как везде, только перед входом на территорию базы были вырыты окопы для ведения огня, траншеи, а вдоль всего железобетонного забора торчали указатели на колышках с лаконичным текстом «мины». «Очень приветливо, – подумал взводный – и очень практично, с ними даже спится по-настоящему, без задних ног. Уж кому-кому, а минам доверять можно».
Расположившись на близлежащем валуне, он закурил сигарету. Все дела на сегодня закончены, все проверено, завтра – в обратный путь, домой. КамАЗы, загруженные под завязку боеприпасами, колоннами выстроились на территории склада, его «двойки» еще днем заправлены топливом, механики провели контрольный осмотр. Он поймал себя на мысли: домой… домой, значит, в Руху. Завтра в 8.00 закончится комендантский час – и вперед. Мимо него,
Наблюдать за ними было интересно, Ремизов курил и беззастенчиво, даже методично рассматривал эти такие естественные произведения живой природы с озорными глазами и черными косичками, в цветастых платьях и таких же цветастых штанишках, и пока еще без паранджи. Он в первый раз так близко видел детей этой чужой страны. Как ни странно, они оказались такими же, как и все дети. Они на ходу придумывали новые игры и играли в них, в их лицах светилось счастье. Теперь девочки играли с ним, о чем он даже и не догадывался, и при этом задорно хихикали. Наконец они до чего-то дохихикались и вдруг разом замолчали, тоже начав внимательно изучать незнакомца. Наконец рыженькая, та, что была явно постарше, на что-то решилась и спросила почти по-русски:
– Ты кто?
– Я? – Ремизов удивился не столько самому вопросу, его лаконичности, сколько своей беспомощности, он не знал, как рассказать о простых вещах. – Я – солдат, аскер.
Девочки понимающе закивали. Да, он ответил, это несложный вопрос, шурави выдержал первое испытание.
– Что ты тут делаешь? – Рыженькая продолжала его пытать, хотя и сама еле выговаривала чужие слова, но получалось это у нее очень забавно и красиво. Ремизов задумался, но сообразил все-таки быстро, не о войне же его будут спрашивать дети.
– Что я делаю? Я сижу на камне, – он похлопал рукой по валуну, – курю, – теперь он театрально поводил сигаретой, а они засмеялись, – и больше ничего не делаю, – он тоже засмеялся. Всем стало весело, девочки уже не очень заботились, все ли понимает бледнолицый аскер, что-то говорили ему, не умолкая и вставляя в свою речь русские слова.
– Что у тебя есть?
Где-нибудь в Подмосковье это могло означать «давай меняться», здесь означало другое, например, «что ты мне подаришь?» Ремизов озабоченно проверил карманы, и так достоверно зная, что ничего там не найдет, потому что ничего в них не носил. Они непрактично раздувались от любого предмета, и это не соответствовало внешнему виду офицера. Но теперь он хотел что-то обязательно найти.
– Вот, расческа. Бери. Бакшиш.
Ремизов почувствовал неловкость и виновато пожал плечами, ну какой же это бакшиш, девочки вместе со своими большими семьями и за год не заработают столько, сколько он получит в этом месяце в виде оклада, а тут всего лишь расческа.
– Бери, бакшиш, бери. – Рыженькая по слогам произнесла заветные слова, и ее глаза засветились, кажется, она радовалась подарку по-настоящему. Другая, та, что оставалась в тени шустрой подружки, была поменьше росточком, но по-восточному привлекательна, посмотрела на него мельком, и Ремизов почувствовал в этом быстром взгляде вопрос. Подарит ли он что-нибудь и ей?