Панджшерский узник
Шрифт:
– Я – таджик. Я защищаю свою землю, где живут таджики, я строю свой мир. Да, я готов сотрудничать и с вами, и с другими лидерами, кто сейчас воюет за мир.
– Вы, помнится, даже с советскими командирами пошли на перемирие. Не так ли?
– Да, это было в прошлом году, – спокойно ответил Ахмад Шах. – Мне это было выгодно.
– Хорошо, я понял вас. Вы не просто полевой командир, кем вас принято считать в Лэнгли, у вас государственное мышление. У нас обоюдовыгодное сотрудничество, и вы ведь по-прежнему желаете, чтобы мы готовили ваших моджахедов в военных
– Да, я и далее приму такую помощь. И я понимаю, что помощь эта не безвозмездна, ведь США ничего даром не делают.
– Вы правы. Мы хотим дискредитации политики Советов. Нужна заметная наступательная операция, нужно подорвать доверие к афганской армии действующего правительства. Вы должны разгромить крупный гарнизон, например в Пишгоре. Сможете это сделать?
– Я подумаю. Не люблю давать опрометчивых обещаний…
Когда Ахмад Шах уехал, Паерсон-младший еще долго стоял у окна, заложив руки за спину. Джордж Либо, проводив гостя, вернулся к представителю из Лэнгли и, глядя на него, нахмурился.
Джордж принимал участие в боевых действиях во многих горячих точках и считался хорошим специалистом по разведывательно-диверсионной работе и специалистом по партизанской войне. Он посмотрел в спину проверяющего и, усевшись в кресло, закурил. Паерсон не был его прямым начальником, хотя обладал определенными полномочиями и имел право давать задания Либо и его сотрудникам, однако в отношениях с этим представителем Центра можно было не придерживаться условностей субординации. Цену себе Либо тоже прекрасно знал.
– Вы напрасно так построили разговор с Ахмад Шахом, – сказал Джордж, затягиваясь сигаретой.
– Вы ждали, что я буду разговаривать с ним как с равным? Простите, дружище, но при всем моем уважении к вашему опыту я не привык так разговаривать с людьми, которым плачу.
– Ну, пока об этом еще рано говорить, как мне кажется. Ахмад Шах слишком независим. Его поддерживают не только таджики, которые населяют этот район. О нем много говорят даже в Кабуле и в Кандагаре. Люди видят его успехи, он и без нашей помощи скоро соберет полноценную и боеспособную дивизию. А знаете, почему? Потому что он политик, а не боевик. Он понял, что вы не готовились к его визиту, не продумали разговора с ним.
– Это вы к тому, что я не выучил его биографию? – зло усмехнулся Паерсон. – Для меня новость, что Ахмад Шах хорошо владеет французским. Надо было тщательнее изучить досье на этого дикаря.
– У него могло бы быть хорошее столичное образование, если бы его не вовлекли в политику и не началась затяжная гражданская война. И он не зря здесь намекал на то, что учиться нужно всегда. Вы знаете, что он не против того, чтобы возглавить правительство в Кабуле? Более того, Масуд гарантирует, что меньше чем за год он прекратит войну в стране. Правда, если ему не станут мешать и развяжут руки. У него есть свой взгляд и своя программа.
– Черт бы его побрал, это вашего Масуда-Счастливого!
– Примерно так же о нем отзываются и советские командиры, – хмыкнул Джордж.
– Хорошо. –
– Есть у меня там один приличный парень с организаторскими способностями. На хорошем счету у своего командования, пользуется доверием солдат и офицеров. Мы могли бы обойтись и без Ахмад Шаха, но лучше сделать это его руками. По крайней мере, советское командование должно быть уверено, что это дело рук Масуда. Мы его скомпрометируем, подставим. Я же понимаю, что Масуд вам в составе центрального правительства не нужен.
– Это еще не решено. Я в Лэнгли подниму вопрос об использовании его кандидатуры на высоких ролях в будущем свободного Афганистана. Думаю, что будет разработан план по его политическому использованию. Он – хорошая платформа, на которой можно въехать в Кабул, но им трудно управлять, это его большой минус. Нам нужны в Кабуле парни покладистые и управляемые…
Когда Азизов вместе с товарищами по учебной команде вышел из самолета на бетонную полосу военной базы Баграм, то сразу начал озираться по сторонам. Все-таки другая страна, он впервые был за границей. Но перед его взором теснились точно такие же горы, как и на родине, вокруг взлетной полосы такая же сухая трава и яркое раскаленное солнце.
На краю бетонки – очень типичные строения военного аэродрома. А дальше, за рядами колючей проволоки, виднелся большой военный городок.
Самолет не глушил двигатель, к трапу спешила команда дембелей.
– Вешайтесь, «духи»! – дружно проорали убывающие домой старослужащие, громко гогоча. – Хана вам!
«Нечего сказать, теплый прием молодежи! – подумал Саид. – Вместо слов ободрения и поддержки…»
Дембеля быстро загрузились, и самолет улетел.
Капитан, старший команды, после высадки сразу куда-то убежал, приказав ждать его на бетонной полосе.
Солдаты сбросили вещмешки, стали нервно закуривать. Почти никто не разговаривал, только молча курили и озирались по сторонам. К вновь прибывшим не спеша подошел смуглый прапорщик-таджик.
– Что головами крутите, бойцы? – насмешливо спросил он по-русски. – Непривычно?
Уставшие после сумасшедших перелетов, голодные молодые солдаты угрюмо посматривали на прапора и молчали. Прапорщик медленно прошелся вдоль строя, всматриваясь в лица вновь прибывших. На лицах узбеков и таджиков он на некоторое время задерживал внимательный взгляд. С некоторыми заговаривал, выяснял, откуда призваны.
«Начальник склада? – подумал Саид. – Ищет каптерщиков? На складе сидеть – это не мое. Я должен вернуться домой к родным и своей девушке героем, с наградами!»
Прапор еще немного покрутился среди бойцов и ушел.
Вскоре со стороны вышки управления полетами показался капитан-сопровождающий с двумя сержантами. Сержанты, сыпя матерками, быстро подняли вновь прибывших, которые начали уже дремать, улегшись на бетонке, построили и повели нестройной колонной к домикам за рулежными полосами.