Пангея

Сапожников Борис Владимирович

– Без приказа не стрелять, - передал я по внутренней связи.
– Кто выстрелит до команды - лично прикончу.

– Насколько подпускать будем?
– поинтересовался незнакомый голос, скорее всего, кто-то из офицеров ландвера.

– До расстояния уверенного поражения из лучевой винтовки, - ответил я.

– Вас понял, - произнес тот же голос.

– Уверенно идут, сволочи, - пробурчал другой незнакомый голос, наверное, принадлежащий пожилому полковнику ландвера Яну Байеру.

– Попрошу не засорять эфир посторонними репликами, - мрачно бросил начальник связи нашего полка, майор Сорока. Пожилой человек, он так и не поднялся

выше из-за тяжелого характера и постоянных придирок ко всем, включая старших по званию и должности, относительно соблюдения радиодисциплины.

Я скользил взглядом по нестройным рядам бостонцев. Среди них мелькали светло-коричневые плащи и широкополые шляпы Техасских рейнджеров, все они носили укороченные стилизованные карабины. Лица их были мрачны - понимали, что ничего хорошего в плену их не ждет, в то время как остальные бойцы, наоборот, улыбались, не скрывая своего веселья. Я всегда считал бостонцев плохими солдатами, не умеющими воевать. У них, конечно, были отличные спецподразделения, и некоторые полки были очень даже ничего, вроде тех же рейнджеров или Пустынных скорпионов, которые стали легендой на выжженных солнцем пространствах спорного мира Ордос. Однако в общей массе наемные войска Соединенных планет были не слишком хороши, особенно из-за своих повышенных требований к условиям жизни на фронте. Как метко сказал когда-то про них Быковский: "Без теплого сортира воевать не станут". Ходили слухи, что несколько раз правительству Соединенных планет приходилось прекращать войны из-за солдатских забастовок.

Вот и теперь обычные бойцы явно глядели на эту сдачу в плен, как на завершение утомительной работы. Им ведь заплатят за участие в боевых действиях в любом случае. Вернутся они домой с победой или же их депортируют по окончании войны. Стимула воевать, в общем-то, нет. Будет им уроком на будущее.

– Враг на расстоянии поражения лучевой винтовки, - сообщил мне Быковский.

– Огонь, - скомандовал я, вскидывая карабин.

И тут же затарахтели пулеметы. Почти залпом грохнули легкие орудия - осколочно-фугасные снаряды взорвались в задних рядах шагающих бостонцев, оставляя в них существенные прорехи. С неприятными хлопками в небо устремились мины из малых мортир - их взрывы уносили меньше людей, но падали они намного чаще. И, конечно же, открыли огонь драгуны и ландверьеры.

Так закончился инцидент на Баварии.

Комиссия по разбору Баварского инцидента, как стали официально называть события, в которых мы принимали участия, больше напоминала трибунал. Ведь разбирала-то она как раз в обстоятельствах расстрела сдающихся бостонцев. Сначала пригласили всех офицеров моего полка, потом ландверьеров, работали с ними почти двенадцать часов. Все это время я просидел на жестком стуле в небольшой приемной перед залом, где заседала комиссия. Мимо меня проходили, отдавая честь, другие офицеры, которых вызывали из существенно более удобно оборудованной общей комнаты. Больше я их уже не видел, значит, в зале, где заседает комиссия, есть вторая дверь. Распространенный психологический эффект. Я знал о нем, но менее действенным он от этого не становился. К тому же, так я не мог встретиться с офицерами и узнать у них, о чем, собственно, расспрашивает комиссия, и сделать на основе их ответов какие-то выводы для себя.

Затем пригласили и меня, но только для того, чтобы сообщить, что на сегодня заседание комиссии завершено и продолжено будет завтра в девять утра.

На следующий день я приехал за десять минут до

начала заседания, но в приемной меня уже ждал нервозный лейтенант, сообщивший, что меня, как выяснилось, уже "давно ждут". Я ничего не стал говорить ему, только отдал честь и вошел в зал.

Как и вчера, за длинным столом некими призраками сидели люди в парадной военной форме. Судя по цвету, они были из пехотных и драгунских полков, быть может, кто-то из механизированных войск или артиллерии. Я не мог толком разглядеть их из-за приглушенного света ламп, установленных перед каждым из восьми членов комиссии. О лицах и говорить не приходится.

Перед столом был установлен такой же жесткий и неудобный стул, как в приемной, на который меня и пригласили присесть. Представляться мне члены комиссии посчитали излишним, поэтому я ориентировался только по голосам. Да и они звучали очень уж похоже, видимо, без соответствующей аппаратуры не обошлось.

– Вы - капитан Нефедоров Максимилиан Панкратьевич?
– задали мне вопрос. Я очень быстро стал представлять себе всю комиссию как единое сообщество, тем более, что толком понять, кто со мной говорит, я просто не мог.

– Так точно, - ответил я.

– Временно исполняете обязанности командира Пятого Вюртембергского драгунского полка?

– Так точно.

– Приняли командование полком и приданными силами ландвера?

– Так точно.

– Незаконно расстреляли сдающиеся войска Соединенных планет?

– Никак нет.

– А как же тогда понимать ваши действия?

– Я предпринимал действия, направленные на отражение атаки противника на наши позиции.

– Вы не получали сообщения из штаба бригады об окончании войны и сдаче в плен вражеских сил?

– Не получал.

– Радист из штаба бригады сообщил, что передал ее в срок, и что она была получена вашим радистом.

– Я не получал никаких сообщений из штаба бригады.

– Вахмистр Быковский сообщил нам, что радист был убит вражеским снайпером.

– Он докладывал мне об этом.

– Шифрограммы при нем обнаружено не было?

– Тело не обыскивали. Возможно, бланк с ней так и остался у него в кармане формы.
– Я решил позволить себе сделать предположение.

– Откуда у вас именной револьвер полковника Техасских рейнджеров?

– Я взял его в качестве военного трофея.

– Из этого револьвера был убит радист?

– Никак нет. Вахмистр Быковский еще не принес его мне.

– Вы намерено просили вахмистра Быковского искать этот револьвер?

– Никак нет. Он сделал это по собственной инициативе.

– Бланк шифрограммы не был обнаружен у радиста.

– Возможно, он счел сведения слишком важными и срочными и хотел передать их на словах, прежде чем вручать официальную шифрограмму на бланке.

– Это - нарушение устава!
– Интересно насколько наигранным было возмущение в голосе члена комиссии.

– Радист был ландверьером.
– Я сказал это так, будто этот факт все объяснял.

– Вы сообщили офицерам, находящимся в вашем непосредственном подчинении, что скоро будет наступление бостонцев. И предъявляли бланк шифрограммы, якобы из штаба бригады.

– Никаких свидетельств этого факта нет.

– Кроме слов ваших офицеров.

– И моих - против них.

– Вас считают выскочкой в полку. Из-за чего?

– Обстоятельств присвоения мне капитанского чина и перевода из Лейб-гвардии Кексгольмского полка в Пятый Вюртембергский драгунский полк.