Пангея
Шрифт:
Первый пилот, вместе со Штернбергом и стрелками, и штурманом пели вразнобой, немузыкально, зато, как говориться от души.
Мы летим, ковыляя во мгле,
Мы ползем на последнем крыле,
А в наушниках звучала альбионская речь.
With our full crew aboard
And our trust in the Lord
И уже едва ли не хором, так что путались русские и альбионские слова.
Мы
Look below, there's our field over there,
With our full crew aboard
And our trust in the Lord
На честном слове и на одном крыле.
Самолет пошел куда легче, значит, избавился от смертоносного груза. И теперь внизу творится ад, под ногами демонов горит земля. Продвижение их колонн удалось замедлить еще ненадолго. Они сделали свое дело. Не смотря ни на что.
Я вертел в руках трофейный револьвер. Разбитая рукоятка никак не могла повлиять на его стрелковые качества, но все равно я медлил. Делать то, что я собирался, мне совершенно не хотелось, и я постоянно искал поводы не делать этого. Но выбора не оставалось.
– Так для чего ты вызвал меня, Максим?
– в который уже раз спросила Елена, которой, видимо, надоело стоять и глядеть, как я рассматриваю вынутый из собранного уже вроде вещмешка, револьвер с разбитой рукояткой.
– Это личное оружие офицеров Техасских рейнджеров, - вместо ответа произнес я, - с очень интересной историей. Я разбил ручку в бою при Колдхарборе, так что этого почти не видно. Подойди, Елена, - попросил я.
Она нетерпеливо притопнула ногой, но все же подошла и наклонилась, чтобы получше рассмотреть сандаловую рукоятку.
– Видишь, - указал я большим пальцем на серебряную звезду, правда, без одного луча и с трещиной посередине, - это знак награды Соединенных планет. Она так и называется Серебряная звезда
– И при чем тут?..- начала Елена, но я продолжал, как ни в чем не бывало.
– У офицеров Техасских рейнджеров не принято носить награды, - говорил я, не обращая внимания на ее реплику, - только на парадной форме. Вместо этого, они делают такие вот знаки на рукоятках своих револьверов. Снимают лак, вырезают в рукоятке форму, заливают металлом и заново вскрывают лаком. Сложнее, если наград лишают.
– Очень интересно, - голос Елена стал раздраженным. Она не понимала, к чему я все это говорю, и это ей совсем не нравилось, - но...
В дверях блиндажа появилась могучая фигура вахмистра Быковского, и я решился. Быстрым движением приставил ствол пистолета к бедру Елены - и нажал на курок. Выстрел был столь же оглушительным, как тот давний, на Баварии, когда я застрелил из него несчастного радиста-ландверьера. Елена схватилась за простреленную ногу, начала заваливаться на меня. В глазах ее было такое же непонимание, как у того паренька из Баварского ландвера. Я поймал ее за плечи, не давая упасть.
– Фенрих Шварц случайно прострелил себе ногу, - крикнул я Быковскому, - когда я показывал револьвер. Относите его в лазарет. К остальным раненным,
Ранение Елены было не слишком серьезным, с таким могли и оставить на планете, но не наносить же ей более тяжелое. А если Быковский уложит ее вместе с тем, кого уже готовят к отправке, то не станут же ради нее одной челнок гонять. А уж в то, что Быковский сумеет пристроить Елену, я не сомневался. При не столь уж великом уме, вахмистр обладал не только звериным чутьем, но и невероятным умением выполнять приказы.
Быковский взял с моих рук обессилившую Елену, забросил на плечо. Развернувшись ко мне, отдал честь и, согнувшись в три погибели, вышел из блиндажа. Не сказав ни слова. Ему было все равно. Приказ получен - надо выполнять.
В память мне врезалась спина вахмистра, и наплечник брони по которому стекает кровь.
Я покинул блиндаж спустя четверть часа. Они ушли на то, чтобы почистить револьвер и зарядить его. Не то чтобы это было так уж нужно, просто мне хотелось потянуть время. Привести в порядок нервы, а то руки, когда я открывал револьвер, тряслись очень сильно. Едва оружие не выронил.
Майор Штайнметц, который явно видел Быковского, выносящего Елену из моего блиндажа, многозначительно глянул на меня. Я кивнул ему, и мы вместе направились к пулеметной точке.
Я решил, что раз пулеметов хватает, значит, и нам со Штайнметцем стоит встать к одному из них.
Капитана Ланцберга я незадолго до этого отправил в тыл, проследить за эвакуацией раненых. Это вызвало бурю возмущения с его стороны, но я был непреклонен.
– Господин полковник!
– кричал Ланцберг, что было само по себе невиданным делом.
– Вы что же, в тыл меня отправляете, потому что считаете, что я не могу управляться со своими обязанностями?!
– Именно из-за этого, капитан, - спокойно отвечал я, - я и отправляю вас в тыл. Вы крайне дотошный человек, и поэтому вы намного больше нужны мне именно там.
– Я ткнул пальцем за спину, в тыл.
– Чтобы в том бардаке, что обычно называется эвакуацией, ни один драгун моей бригады не попал на чужой корабль. Все они должны быть на борту "Померании-11", когда она стартует с планеты. И только такой дотошный человек, как вы, капитан, нужен для выполнения этой задачи. Вы меня поняли?
– Вас понял, - мрачно буркнул фон Ланцберг и отдал честь.
Я отвлекся от воспоминаний. Ко мне, кажется, уже второй раз обращался Штайнметц.
– Лучше всего огонь вести будет вам, господин полковник, - сказал он.
– Я человек уже слишком пожилой для того, чтобы за пулеметные ручки держаться. Да и стволы менять быстро не смогу. Так что в качестве "второго номера" я в нашем расчете буду намного полезней. Уж с подачей ленты я как-нибудь справлюсь, хотя давненько не делал этого.
– Отлично, - кивнул я, садясь перед пулеметом.
Справа от меня стояли ящики с патронами, около которых уселся Штайнметц, вскрывая ближайший. Слева баки со сменными стволами к нашему пулемету. Они лежали в смазке, а рядом были уложены асбестовые рукавицы. Схватись я за перегретый ствол пулемета - и останусь без руки. А менять его придется достаточно часто, потому что лупить по наступающим демонам буду длинными очередями.