Пани колдунья

Шкатула Лариса Олеговна

— Скажи еще, а за что бил тебя князь?

На этот раз Марыля мертвенно побледнела:

— Не приведи господь, ваше сиятельство скажет его сиятельству… князь узнает, что я проболталась…

— Не бойся, не узнает!

— Я сказала, что хочу выйти замуж, потому не могу больше… и раз уж князь женился, то теперь я могу быть свободна…

— Наверное, его взбесило именно это слово — свободна?

— Пани уже успела узнать своего мужа, — тяжело вздохнула Марыля.

— Я подумала, что Казик не очень взволновался, увидев тебя привязанной?

— Что

вы, пани княгиня, неможно… то есть… Он говорил, что услышал мой крик, у него все в груди перевернулось. Он бежал сломя голову. И придумал первое, что пришло в голову, чтобы увести князя. Казик ведь многое знает. Князь ему очень доверяет…

— Может, ты скажешь ему о ребенке?

— Ой, нет, не знаю… что делать, может, Казик что придумает?

Она горько заплакала.

Лиза не стала ее успокаивать, потому что никак не могла отрешиться от мысли, что с этой женщиной спал Станислав. Как она очутилась в конюшне в одной рубашке? Неужели ее муж прямо из супружеской постели поспешил к горничной, чтобы… Или она сама подстерегала его, чтобы обратиться с просьбой…

Или оказать услугу, после которой можно обратиться с просьбой?

Словом, Лиза поймала себя на самой обыкновенной ревности, которая ничего общего не имела с ревностью любящей женщины, а была лишь ревностью собственницы. Той, у которой ее муж был первым мужчиной…

Она что-то буркнула Марыле и вышла из этой комнатушки на свежий воздух. Надо погулять по поместью, оглядеться. Как-никак, теперь Лиза стала здесь хозяйкой.

Княгиня осмотрелась и, приметив вдалеке нечто, похожее на беседку, поспешила туда — ей не хотелось, чтобы кто-нибудь видел ее в таком состоянии.

Марыля выбежала следом и что-то кричала ей вслед, но Лиза не обернулась.

Это был и вправду бельведер [23] , давно не ремонтированный и не крашенный. Ажурную решетку заплетали высохшие черно-рыжие стебли плюща.

Лиза поначалу стремительно шагнула к беседке, завидев скамью внутри, но вдруг почти из-под ее ног с шумом обрушился кусок земли, и молодая княгиня поняла, что это хрупкое сооружение стоит на краю обрыва.

Осторожно пробуя ногой землю под ногами, Лиза подошла и глянула вниз. И ахнула от страха и восхищения — внизу была пропасть, на дне которой протекала неширокая, но быстрая речушка, а вдали, насколько хватало глаз, расстилались горы, в свете пасмурного дня казавшиеся темно-синими, с кудрявой дымкой тумана на вершинах.

23

Беседка или павильон круглой формы, обычно на возвышении.

Оказывается, замок стоял на большом плато и подходы к нему, по крайней мере с двух сторон, надежно охранялись суровыми природными стражами.

Наверное, пока беседку не обезобразил плющ, заодно перекрыв обзор, отсюда был изумительный вид на окрестности.

Молодая женщина помедлила у входа — казалось, перед нею дверь в

иной мир. В прошлое, за туманным пологом которого ненормальные пристрастия Станислава, закрытые платья Екатерины Голиковой — смирялась ли она с тяготением мужа к насилию или пыталась сопротивляться? Ее ранняя смерть.

Что она означала — болезнь, самоубийство или…

Лиза почувствовала слабость в ногах и все же решилась присесть на скамью, несмотря на ее кажущуюся неустойчивость.

Но нет, беседка была сработана на совесть. Лиза вытянула вперед усталые от напряжения ноги и только тут заметила, что продолжает сжимать в руке кухонный нож. Она подумала, что общение с Поплавским не проходит для нее даром. Вот уже случаются моменты, когда она себя не помнит. И настораживает недавний приступ ярости, чему она прежде никогда не была подвержена. Может, здесь отравлен сам воздух?

Она еще немного подумала и оправдала себя: это было последней каплей в копившемся несколько дней напряжении, раздражении и всевозможных ненормальностях ее семейного бытия.

Лиза откинулась на спинку сиденья, закрыла глаза и не заметила, как заснула. Сон ей приснился необычный. Она не участвовала в нем, она видела сон о другой женщине. А если точнее, о женщине с ее лицом… Впрочем, овал лица и скулы у этой женщины были более округлые. Длинные пепельные волосы убраны в две косы, а серо-зеленые глаза не приподняты к вискам, как у самой Лизы, а лишь удлинены…

Она отчего-то не сомневалась, что это ее далекая пращурка. Девушка была одета в холщовую рубаху до пят, схваченную в талии вязаным красным с серым шнурком, на концах которого висели две искусно вырезанные деревянные фигурки. С тонкой длинной шеи свисали бусы из косточек каких-то плодов, и весь ее облик дышал свежестью и какой-то первозданной красотой.

Она стояла перед человеком — вначале Лиза видела его со спины, а потом будто бы она подошла поближе, чтобы одновременно созерцать обоих.

— Зачем пожаловал, Ракоша? — говорила мужчине девушка. — Ты же знаешь, твой брат, пастырь церковный, меня не жалует…

— А ты живи по заповедям божьим, покайся в грехах своих — бог добрый, он простит!

Теперь Лиза увидела, что перед девушкой стоит монах в черном одеянии. На груди его висел крест серебряный на простом шнурке.

— Ты откуда к нам прибыл?

— Из Греции, Любава, и то тебе ведомо, зачем вопрошаешь? В сей богом отмеченной стране познал я великую мудрость христианства, коему ты противишься лишь по темноте своей и невежеству.

— Послушай, Ракоша…

— А рекут меня ныне отец Мефодий, и несу я русичам свет подлинной веры.

— Ты хочешь сказать, что вера наших отцов не подлинна?

— Язычество есть великая ересь, ибо не одного бога, единого и милостивого, признает, а многих.

— Есть такие заблуждающиеся, которые пересчитывают богов… Ведь бог и один, и множествен, и пусть никто не разделяет того множества и не говорит, что мы имеем многих богов!

— Любава, что за богопротивные слова ты произносила?