Паноптикум
Шрифт:
– Так он же на задании, Игорь Семенович, – пролепетала Женя, хорошенькая девчушка лет восемнадцати.
– Плевать мне на это! Звони ему на сотовый, пусть немедленно едет в редакцию, и чтобы через полчаса был здесь! – выпалив все это, Игорь Семенович гневно хлопнул дверью своего кабинета и в сильнейшем волнении стал ходить из угла в угол, сжимая кулаки от ярости.
Через пятнадцать минут у его двери уже топтался несчастный Шитов, никак не решаясь войти к шефу. Дело ускорила Женя, сообщив Игорю Семеновичу по телефону, что Андрей уже приехал. Шитов с плохо скрываемой ненавистью посмотрел на нее, но ничего не сказал этой дурехе, которой не было никакого дела до его неприятностей.
Войдя в кабинет, Андрей увидел, что дело приняло для него самый прескверный оборот, – шеф сидел в своем удобном кожаном кресле и красной ручкой рисовал
– Ничего не хотите мне сказать, Андрей Васильевич? – спросил он Шитова преувеличенно вежливо. Видя, как растерянная глуповатая улыбка блуждает по лицу этого очкастого увальня, Игорь Семенович левой рукой придвинул к краю стола полосу и ткнул указательным пальцем в статью под названием «Полный вперед». – Читайте, Андрей Васильевич, свое произведение, только про себя, а я потом спрошу у вас, можно ли было нести это редактору.
Шитов, преувеличенно быстро шевеля толстыми губами, начал читать:
«С каждым днем хорошеет и богатеет наш город. Во всем чувствуется забота, твердая рука и уверенная поступь.
Замолкли фонтаны. Но до чего же они хороши и без воды! Будущая аллея фонтанов-родников привольно раскинулась у центра «Стекольный»: в каменной кладке, газонном грунте, неповторимой парковой атмосфере. Восстанавливается старый фонтан на ул. Гагарина. Ловкие рабочие в синих комбинезонах, несмотря на промозглый осенний ветер и холодный снег, самоотверженно реставрируют чашу фонтана, вырубают закрывающий виды корявый кустарник, мостят красной плиткой лучи пешеходных дорожек.
Продолжается укладка мостовой плитки и у мемориала Славы. Лежавший здесь многие годы асфальт выглядел неэстетично, и не удивительно, что новые времена благоустройства смели его под самый корень. Хорошим дополнением этому стала и металлическая ограда – ажурная, массивная, способная надежно защитить шоссе у Вечного огня от паркингов длиннющих свадебных кортежей.
Радуется глаз и на свежесть новых домов-новостроек. Подведенные под крыши, они терпеливо ждут своего часа сдачи госкомиссиям – на улицах Чайковского, 60 лет Комсомола, Гайдара, на Волоколамском шоссе. А вдогонку им уже спешат другие новостройки – столь же долгожданные и многообещающие.
Осенний мокрый снег хотя и злит, но земляная жижа повсеместных раскопов вызывает только чувство одобрения и стоического терпения. Вроде и вымажешься по колено, а заглянешь внутрь рва, увидишь холодный блеск новой металлопластиковой трубы и сразу понимаешь – это того стоит.
Жалко, что с первыми стаями перелетных птиц свернулись и веселые шатры пивных-разливочных. Сезон уличной торговли продолжают только не подвластные холодам наши знойные братья с юга. Тут тебе и картошечка русская, и овощ всякий крутобокий – покупай и не майся разгулом цен в супермаркетах.
Сетевые гиганты, впрочем, чувствуют себя вполне уверенно. Еще один свой дворец из стекла и бетона они возводят ударными темпами напротив торговых рядов. Скоро их длинные руки возьмутся за Литейную, дом 5, и на куче праха старого стекловского мира возведут еще один столп его завтрашнего дня.
Но и терпкий аромат прежних времен никуда не уходит от нас. Подтверждение тому – Дом культуры на Советской площади. Облупленные стены и колонны еще раз убедительно подчеркивают его ненужность современному Стеклову. Вот соберем денег, поставим на крышу купола, и здесь снова все наполнится первозданной духовностью.
А еще на дворе первая неделя ноября. Мрачно, склизко. И хочется уже только одного – белого-белого снега».
Закончив чтение, Шитов не слушающимися от нахлынувшего волнения руками вернул полосу на место и стал мямлить что-то про новые авангардные течения в мировой публицистике, но Игорь Семенович прервал его оправдания самым беспардонным образом:
– Вы, Андрей Васильевич, просто полудурок, какие даже в нашем городе большая редкость. Писать вы не умеете, так хотя бы научились скрывать свою бледную творческую немощь под простыми доходчивыми фразами. Вы всерьез полагаете, что я долго буду терпеть ваш бред? Корректор жалуется, что в ваших опусах английских заумных аббревиатур и компьютерного сленга больше, чем русских слов. Для кого вы пишете? Или вы думаете удивить стекловчан своей эрудированностью? Так вы их и так в каждом номере удивляете. Вот что, Андрей Васильевич, – Игорь Семенович нервно забарабанил пальцами по витражной столешнице своего модного бюро (это было его последнее приобретение, и он очень им гордился), –
Буденич распалялся все больше и больше, но сделал остановку и перевел дух. А затем продолжил:
– Вот скажите мне, что на вас нашло? Уму непостижимо: грохнуться с заумных высот в балалаечную какую-то стилистику! Вы, Андрей Васильевич, скажу вам по секрету, далеко не Демьян Бедный. Больше не упражняйтесь в том, в чем не смыслите ничего. А теперь идите и обдумайте хорошенько мои слова.
Когда Шитов, пятясь задом к двери, наконец выкатился из кабинета, Игорь Семенович энергично потянулся в кресле, так что хрустнули шейные позвонки. Он понимал, что Шитов хорош как составитель всякого рода статистических таблиц, отражающих успехи стекловской промышленности, и поэтому придется оставить этого блаженного в покое. Доверять ему написание материалов общественно-политической значимости редактор зарекся. «И куда только смотрела эта курица Лариса Дмитриевна? Тоже мне, ответственный редактор. Наверняка, как всегда, спихнула все на корректора, а сама бегала по магазинам. Пусть теперь сама расхлебывает, что натворила», – лениво думал Игорь Семенович. Выйдя из кабинета и зайдя к Ларисе Дмитриевне, которую он за глаза называл Масяней в Кризисе, Игорь Семенович увидел, что та вместе с верстальщицей копается в файлах недельной давности, чтобы закрыть чем-нибудь шитовскую стряпню на второй полосе. Игорь Семенович усмехнулся довольно, но тут же помянул нехорошим словом кобру-корректора, которая, конечно, специально тянула до последнего момента, чтобы доставить ему особую радость. Наверняка сейчас сидит, пьет кофе и покатывается со смеху, вспоминая яркие моменты феерического репортажа.
Через час отчет о шитовском дневном дозоре был убран с полосы и заменен какой-то депутатской статистикой о повышении надбавок и пенсий. Все случилось, как всегда, и Игорь Семенович теперь мог подумать о предстоящем важном номере, до выхода которого оставалось совсем немного времени.
Он позвонил в районный военкомат и попросил военкома полковника Махеева как можно быстрее отправить ему по факсу список еще живых ветеранов – участников войны, а также тех, кто принимал участие в обороне и освобождении Стеклова. Список, который прислали из военкомата, поверг Игоря Семеновича в глубокое уныние. В нем было двадцать три фамилии, но двенадцать людей из него приехали в Стеклов уже после войны, еще шестеро из дома уже не выходили по причине старческой немощи и болезней, а остальные, как оказалось, воевали в тылу и в боевых действиях не участвовали. И не было среди них ни одного человека, кто непосредственно принимал участие в освобождении Стеклова.
– А вы, Игорь Семенович, обратитесь в первичные ветеранские организации, их ведь много у нас, – посоветовал умница Махеев совсем уже приунывшему редактору. – Наверняка многие местные жители, тогдашние дети, прекрасно помнят оккупацию и освобождение города. Постройте очерки на их воспоминаниях. Ведь сейчас большинство из них заслуженные люди, ветераны труда и труженики тыла, а может быть, остались у нас и те, кто успел повоевать. Посильную помощь в этом я вам окажу.
Игорь Семенович несколько успокоился после слов полковника. Так, надо было действовать безотлагательно. Он позвонил в Дом ветеранов и попросил выявить заслуженных пенсионеров, чье детство или юность пришлись на военные годы и кто был свидетелем оккупации Стеклова или даже участвовал в освобождении города. К большой его радости, через три дня выяснилось, что таких среди стекловских ветеранов оказалось немало. Но возникли сложности, о которых доверительно сообщила ему по телефону директриса Алла Геннадьевна, дородная дама лет сорока. Она вот уже десять лет находилась в состоянии необъявленной войны с собственным весом, но вес ее, по причине частых застолий и обильных возлияний в подведомственном учреждении, неизменно выходил победителем в этой борьбе. Что только ни делала Алла Геннадьевна, чтобы влезть в обожаемую ею джинсовую брючную тройку! Она запретила своим сотрудникам и активистам ветеранских организаций подносить ей в праздники шоколад и конфеты, сократила до минимума чаепития в рабочее время, даже собственный день рождения превратила в день строгого поста, но настырные старики с чувством глубочайшей благодарности все тащили и тащили, так что Алла Геннадьевна частенько пребывала в угнетенном состоянии духа.