Пансионат «Мирамар»
Шрифт:
— Желаю тебе кошмарных сновидений, — сказал Талаба-бек, отправляясь к себе.
Марианна спиртного не пила, а из еды довольствовалась кусочками жареного мяса и стаканом теплого молока.
— Плохо, что концерт Умм Кальсум начинается так поздно, — заметила она.
Однако молодые люди не очень тяготились ожиданием. Они ели, пили и веселились.
— Я знаю о вас очень многое, — неожиданно сказал мне Мансур Бахи.
Меня охватило чувство детской радости, будто я на мгновение вернулся к дням своей
— Я не раз просматривал старую прессу, когда готовил очередную радиопрограмму, — пояснил он, — У вас интересная биография. Вы ведь активно участвовали в политической жизни страны, состояли в партии аль-Умма, в партии «Ватан». А в революцию…
Я с жаром ухватился за предоставившийся случай пройтись по дорогам истории. Мы говорили с ним о незабываемых событиях, разобрали позиции различных партий, вспомнили партию «Вафд», противоречивость ее принципов, выяснили, почему я примкнул к партии «Истикляль», а позже поддержал революцию…
— Но почему вы так мало писали о коренных социальных проблемах?
Я рассмеялся.
— Я начал свой путь с «Аль-Азхара», поэтому нет ничего удивительного в том, что я действовал как маазун [9] , который выступает в роли примирителя Востока с Западом!
— А не странно ли, что вы вели кампанию и против братьев мусульман и против коммунистов — ведь их учения противоположны.
— Было время сомнений. А затем пришла революция.
9
Маазун — лицо, уполномоченное судом шариата заключать браки.
— Значит, ваши сомнения кончились?
Я ответил утвердительно. Но я знал, что мои сомнения, которые не могут разрешить ни партия, ни революция, остались со мной, и повторил про себя мольбу, о которой не ведает ни одна душа на свете.
Эти остроумные, состоятельные молодые люди доставляли немало хлопот Марианне. Да и у Зухры прибавилось работы, но она и виду не подавала. Что касается Талаба Марзука, то он заявил:
— Мне не нравится ни один из них.
— И Хусни Алям? — спросила Марианна.
— Сархан аль Бухейри — самый опасный из них, — продолжал Талаба. — Он пользуется революцией для своей выгоды. Заявляет, что он из семьи аль-Бухейри, о которой никто не слышал. В то время как каждый, кто родился в провинции аль-Бухейри, считается Бухейри, даже Зухра может называться Зухрой аль-Бухейри.
Мы с Марианной рассмеялись. Мимо нас, спеша куда-то по своим делам, прошла Зухра, очаровательная, как распустившийся цветок. На ней была голубая косынка и серый жакет, подаренный ей Марианной.
— Мансур Бахи, — вернулся я к разговору, — умный юноша. Ты не находишь? Мне думается, он из тех, кто делает все молча. Он из подлинного поколения революции…
Я вышел из ванной и увидел в коридоре Зухру
Когда Зухра принесла мне утренний кофе, я спросил ее:
— Где ты проводишь воскресные вечера?
— В кино, — весело ответила она.
— Одна?
— С мадам.
— Да сохранит тебя аллах, — удовлетворенно промолвил я.
— Ты беспокоишься обо мне, будто я маленькая девочка, — улыбаясь заметила она.
— Ты и есть девочка, Зухра.
— Вовсе нет. В трудный момент ты увидишь, что я могу вести себя как мужчина.
Приблизившись к ней, я сказал:
— Зухра, эти юноши не знают меры своим желаниям, что же касается серьезности их намерений, то…
Я щелкнул пальцами, но она перебила меня:
— Отец мне рассказывал обо всем…
— Я действительно люблю тебя и боюсь за тебя.
— Я понимаю. Нет на свете другого такого человека, как ты. Я тоже люблю тебя.
Никогда прежде я не слышал, чтобы эти слова произносили так чисто и нежно.
Мы были одни в холле. Марианна сидела на своем обычном месте под статуей девы Марии, глубоко задумавшись. Дождь, начавшись с обеда, лил не переставая. Вспышки молний перемежались раскатами грома. Тяжелые серые тучи заволокли небо.
— Господин Амер, — сказала Марианна, — я чувствую, что-то неладное.
Я с опаской взглянул на нее.
— Зухра! — с негодованием бросила она и, помолчав немного, добавила: — И Сархан аль-Бухейри!
У меня стеснило дыхание, но я простодушно спросил:
— Что ты имеешь в виду?
— Ты хорошо понимаешь, что я имею в виду.
— Но девушка…
— Мое сердце никогда не обманывает меня!
— Она добрая и честная девушка, дорогая моя Марианна.
— Какая бы она ни была, но я не люблю, когда за моей спиной ведут какую-то игру.
Зухра либо должна оставаться честной девушкой, либо должна действовать в твоих интересах. Я хорошо понимаю, что ты имеешь в виду, старуха…
Мне приснилась демонстрация на площади Аль-Азхар, которую разгромили англичане. Я открыл глаза, а в ушах продолжали звучать голоса демонстрантов и выстрелы. Нет, это другие голоса — голоса постояльцев пансионата, звучащие за дверями моей комнаты. Встревоженный, я надел халат и вышел в коридор. Все жильцы уже собрались в холле, желая узнать, что произошло. Разъяренный Сархан аль-Бухейри завязывал галстук на белой сорочке, Зухра с пожелтевшим от гнева лицом, тяжело дыша, обдергивала складки своего платья, в то время как Хусни Алям в халате открывал дверь, уводя за собой какую-то женщину, которая кричала и ругалась и успела плюнуть в лицо Сархану аль-Бухейри, прежде чем за ней захлопнулась дверь.