Папа Сикст V
Шрифт:
— Вероника! — спросил ее рабочий. — Ты получаешь аккуратно каждый месяц двадцать червонцев?
— Да, получаю, — побледнев, отвечала Вероника. — Не понимаю, к чему клонится вопрос.
— А как ты думаешь, эти деньги валятся с неба? Тебе их назначила твоя благодетельница за молчание, — продолжал рабочий, — а ты болтаешь о том, чего не следовало бы иметь даже в помышлении.
— Простите, синьор! — пролепетала сконфуженная женщина.
— Хорошо, первую ошибку я тебе прощу, но помни, Вероника, если ты не укоротишь свой язык,
Между тем на площади, где была назначена казнь, толпы народа прибывали, наконец, не осталось ни одного вершка свободного места: площадь, балконы, крыши, даже деревья были полны народом — до такой степени казалось интересным предстоящее зрелище. Наконец раздался общий возглас: «Ведут! Ведут!», и действительно из-за угла, с соседней улицы, сначала показался отряд солдат, потом телега, на которой сидел связанный преступник; телегу окружили конные жандармы, за ними опять следовали солдаты. Бледный Зильбер, презрительно улыбаясь, глядел на бесчувственную толпу, лицо его выражало полную решимость умереть, но не боязнь смерти.
— Это он, это он, отравитель!
— Хотел убить святого отца, нашего защитника!
— Да здравствует Сикст! Смерть его врагам! — ревела толпа, бросаясь на позорную колесницу; но солдаты без церемонии пустили в ход приклады, и толпа отхлынула. Сторонники Зильбера видели, с каким остервенением народ хотел разорвать в клочки того, кто посягал на их благодетеля Сикста, и невольно повесили головы. Между тем печальный кортеж остановился около эшафота, палачи развязали преступника и подвели его к плахе.
— Пора кончить, я голоден, — сказал один из палачей. — Ложись, приятель! — обратился он к приговоренному. Зильбер повиновался, его прикрутили к кресту, и старший палач взял уже в руки свою страшную дубину. В это время к осужденному подошел капуцин, наклонился к нему и сказал:
— Сейчас ты должен умереть, не желаешь ли примириться с Богом?
— Не через тебя ли, католический поп? — громко вскричал Зильбер.
— Да, мы посредники между небом и землею, — отвечал монах.
— Вы, посредники, именующие себя министрами Господа Бога, предаете меня страшной мучительной казни и хотите, чтобы я верил вашим словам?
— Брат, — сказал кротко капуцин, — что значат земные страдания в сравнении с вечными муками в аду?
— Иди к дьяволу, лицемер! — вскричал Зильбер и, обращаясь к палачу, просил поскорее кончить казнь.
Толпа была поражена, многие осеняли себя крестным знамением и шептали: «Несчастный хочет умереть не раскаявшись!»
Между тем главный палач обратился к стоявшему около эшафота чиновнику с вопросом:
— Могу я начинать? Бедный молодой человек сгорает нетерпением.
— Погоди немного, — отвечал чиновник, устремив взгляд на одно из окон близстоящего здания.
В этом окне во время казней всегда появлялась фигура папы Сикста V. Спустя несколько минут окно отворилось, и
— Вы меня извините, если я сделаю вам маленькую неприятность? — говорил, цинично улыбаясь, палач, обращаясь к приговоренному.
— Только ради Бога поскорее, кончай разом, — прошептал Зильбер.
Палач сделал шаг назад, поднял свою тяжелую дубину и опустил ее на правую руку приговоренного. Послышался треск размозженных костей, и по всей платформе потекли ручьи крови; из груди несчастного вырвался раздирающий душу крик. Толпа дрогнула от ужаса и страха, крик мученика разом заглушил в ней дикие инстинкты и пробудил сожаление. Палач таким же способом размозжил левую руку осужденного.
НЕОЖИДАННАЯ СМЕРТЬ ПАПЫ СИКСТА V
ПАПА Сикст V имел чрезвычайно болезненный и истощенный вид; его физические силы быстро исчезали. Энергия, с которой он принялся следить за процессом отравителей, в конце концов, убила его здоровье. Железный характер его ослаб; он с ужасом видел, что дни его сочтены, а между тем предстояло так много сделать. Войдя в кабинет дворца Восса della Verita, папа опустился перед Святым Распятием и начал молиться. Он верил, что Господь внушит ему справедливое решение. Его мучила мысль, что барон Гербольд, также виновный, прощен потому, что его мать внесла за него много денег. «Значит, — думал Сикст, — Зильбер погибает вследствие неимения капиталов, разве это справедливо?» И Сикст продолжал горячо молиться, по его морщинистым щекам струились слезы, папа шептал: «Вразуми меня, Божественный Искупитель, скажи мне, Господи, что человек, осужденный мною на смерть, должен умереть! Кроме преступления, задуманного им, он еще и еретик, худая сорная трава, которую надо вырвать с корнем и сжечь в огне». Папа долго и горячо молился, наконец, встал на ноги, вытер холодный пот с лица и вскричал:
— Нет, Гербольд не так виновен, он сам не был еретиком и никого не совращал с пути истинного, а Зильбер вреден, как зараза, и должен умереть.
Сказав это, папа подошел к окну и отворил его. Почти в то же время палач размозжил правую руку осужденного, и воздух огласился страшными криками страдальца. Сикст V невольно отшатнулся от окна и пролепетал:
— Боже Великий! Дай мне силу убеждения, что этот несчастный заслуживает казни!
В это самое время почти вбежал придворный лакей.
— Как ты смел войти, когда я строго запретил это? — спросил папа.
— Святейший отец, какая-то монашенка настаивает на том, чтобы говорить с вами, хочет заявить вашему святейшеству что-то не терпящее отлагательства.
— Хорошо, после; теперь нельзя! — отвечал папа.
В этот момент дверь отворилась, и в комнату вбежала монахиня, босиком, вся покрытая пылью и грязью; она бросилась к ногам папы и вскричала задыхающимся голосом:
— Помилосердствуй, Сикст, помилосердствуй!