Папа в окне напротив
Шрифт:
– Какую скопию? - полушепотом переспрашиваю, пока Катю укладывают на каталку.
– Онежа, у девочки аппендицит. Надо оперировать. Это операция, после которой останется аккуратный небольшой шов. Аллергия на лекарства есть?
Операция.. наркоз… все внутри начинает дрожать. Это ведь риск. Закрываю лицо ладонями, чтобы не видели моих слез. Не могу сдержать их. Тело трясет внутри.
– Катя, на тебя смотрит, ты ее пугаешь. Соберись.
– Слышу шепот на ухо и, шмыгнув носом, быстро ладонями стираю слезы.
–
Валера, ухмыльнувшись, вскидывает брови, а Катя, округляет глаза и смотрит на Егора, приоткрывая губы. А сам Егор молчит.
Шумно сглатываю, как будто уже все знают и только и ждут, когда я скажу: «Да, это твоя дочь!», но Егор спокойно забирает у медсестры бумаги и протягивает мне, ничего не отрицая.
Может и должна, но я не понимаю, зачем. Он живет спокойно, строит отношения, к своим детям он не готов. А если Катя узнает, кто ее отец и что она его знает, а потом Егор вдруг снова пропадет, боюсь за ее состояние. Как бы ее молчание не отяготить чем-то еще. Только если полюбит ее, как свою, не зная об этом, только тогда все расскажу.
Ручка дрожит в пальцах, когда вывожу подпись и заполняю свои данные. Почему он ничего не сказал… Почему не сказал, что он ей не папа?
Делаю глубокий вдох и поворачиваюсь к дочке. Ее уже уложили на каталку. Катя такая бледная и болезненная. Смотреть не могу, как по щеке течет маленькая слезинка.
А если я больше ее не увижу… Я, как жить буду?
– Малыш, ты чуть-чуть поспишь, тебе из животика уберут микроба, и ты проснешься.
– Егор опускается возле нее на корточки и гладит по голове.
– Мы с твоей мамой будем тут, никуда не уйдем. Подождем, когда ты проснешься, уже ничего болеть не будет.
Заканчиваю с бумагами и тоже подхожу к Кате.
– Я люблю тебя, Котеныш. Так надо, чтобы животик не болел.
Целую ее в лоб и отпускаю. Я пусть и сжимаю зубы, чтобы расплакаться, но Катя все чувствует и тоже начинает часто дышать.
– Все, мы ушли, - командует Вал.
– Все нормально будет, ребята.
– Улыбается нам и исчезает в дверях.
Егор кладет руку мне на плечо и выводит из кабинета. Кажется, только посторонние люди и сдерживали меня. Насколько сейчас страшно, чтобы не потерять ее.
…Только бы все прошло хорошо. В горле перехватывает дыхание и сдерживать слезы я больше не могу, закрывая лицо руками.
– Все хорошо будет, Валера, правда, лучший врач.
– Сильные тяжелые руки ложатся мне на плечи и обнимают, прижимая к себе.
Телефоны у нас начинают играть одновременно, выводя из порыва дружеской поддержки. Я отстраняюсь от Егора и лезу за телефоном в карман, но одновременно смотрю на экран мобильного Егора. Эля.
Больше мне знать ничего не надо. Если бы она сейчас нас увидела, то разбила
А у меня высвечивается Аня. Это плохо. Но она должна понять.
– Я выйду, поговорю?
– отпрашивается у меня Егор, хотя не должен.
Киваю молча в ответ, как будто имею право ему запретить, а сама принимаю вызов от Ани.
– Онежа, ты опять подставила нас всех.
– Начинает первой, - ну я же просила тебя. Я за тебя поручилась. Я слово дала, что этого больше не повторится и вот опять. Сазонова в ярости. Снова приехала в магазин. Там мало того, что закрыто, так бардак такой. Цветок дорогущий сломан. На тебя напали что ли?
– Нет. Ань, выслушай…
– Да я уже знаешь, сколько выслушала, - перебивает меня.
– Сазонова просила передать тебе только одно. Ты уволена.
– Ань, я все уберу. Все компенсирую, пожалуйста. Ты же знаешь, я не могу без работы.
– Не надо уже ничего убирать. Стоимость цветка и горшка вычтут из твоего окончательного расчета.
– Ну, подожди, пришла покупательница, разбила горшок, я не успела убрать, а потом позвонили с сада, сказали, что Катя заболела. Нужно скорую вызывать.
– Надо было мне звонить сразу, тогда я бы еще придумала что-то. Теперь второй косяк за неделю. Она может тебя вернуть только, если ей сам президент на это укажет.
Есть у меня один президент на примете. Может Егора послушает? А я обещаю больше не смотреть на него. И вообще держаться подальше буду.
– Ань…
– Онежа, я не знаю, как за тебя просить, если я не могу за тебя поручиться. Следующий раз она уволит меня вместе с тобой. Разговаривай с ней сама. Я скину тебе ее номер. Но последнее ее слово было, что ты уволена.
– Ладно, скидывай.
– Сбрасываю вызов и присаживаюсь на край металлического стула, пряча лицо в ладонях.
Я не хочу с ней говорить и у меня есть только два пути попросить Егора или звонить самой. И мне не нравится ни один из них, но без работы и без денег я как жить буду? На что? Мне даже кредит на лечение не дадут.
– Держи, - сквозь пальцы вижу, как Егор протягивает мне стаканчик кофе из автомата. Забираю напиток, а Егор присаживается рядом. Не знаю, хочу ли я сейчас что-то пить, но глоток горячего напитка делаю. - Вал не выходил?
– Нет.
– Машу головой из стороны в сторону и смотрю на парня.
Он как-то виновато молчит и поглядывает украдкой. Тоже что ли получил от Эли, хотя он не очень похож на того, кого можно обидеть.
– Онежа Глинская? – в наше молчание врывается медсестра.
– Да, - киваю ей в надежде услышать, что все закончилось.
– Пройдемте за мной, надо оплатить операцию и содержание.
Пока иду судорожно шевелю извилинами, вспоминая, сколько у меня на карте осталось денег. А если не хватит, что мне делать?! Позорно одолжить у Егора?