Папа в окне напротив
Шрифт:
Документы на опекунство. Сколько Онежа будет в больнице, неизвестно. Мне надо заняться этим и тоже получить такую возможность.
Предупреждаю маму, что к нам в гости приедет крестная Кати. Она волнуется. Даже, скорее боится. Боится, что Катю забирают. Боится, что малышке плохо у нас и она захочет уехать. И права по закону мы не имеем ее за соблюдением.
Молча ем. Мама своим волнением еще больше накаляет. Пытаюсь завести разговор на другую тему, но она уже пьет какие-то капли.
– Мам, успокойся. Она уже спрашивала у Кати.
Слышу, как открывается входная дверь и оборачиваюсь. Папа пропускает Катю первую в квартиру, следом заходит сам.
– Егор, разденешь Катю? Я пока ей суп налью.
– Кивает мама в коридоре. Я знаю, что она хочет просто успокоиться.
Усмехаюсь и оставляю свою еду. Иду встречать Катерину. Да и перед условиями становится неудобно, что они столько с ней возятся, хотя, вроде как, я должен это делать, а не брать какие-то свои дела.
Присаживаюсь перед девчушкой, развязываю веревки на шапке. Стягиваю за большой помпон. Укладка растрепанных волос.
Сажаю на банкетку. Разуваю. Помогаю стянуть комбинезон, в котором она такая большая. А без него - малышка совсем.
Смотрю в глаза и улыбаюсь. А она вдруг наклоняется ко мне и целует в щеку. Так невесомо. Аккуратно. Первый раз.
Топит мое сердце окончательно. Ну вот кому я могу ее отдать? Свою девочку.
Когда я вечером выхожу из душа и иду в комнату, где мама постелила Кате, девочку там не нахожу. Зато вижу свет в своей комнате. Усмехнувшись, почесываю затылок и иду в свою комнату.
Моя кровать представляет вагон для пассажиров, где мне выделено место на боковой полке внизу. Прям на самом краю. Хорошо, что не на полу.
Самые козырные места, у окна, заняли мягкие игрушки, кажется, еще Варины. По центру Катя, в обнимку с зайцем и книжкой.
Ждет меня.
Так мягко в сердце становится от всей этой команды. Сам скоро буду похож на медведя плюшевого.
– Спать со мной будешь?
– киваю девочке и ловлю довольный кивок в ответ.
Плюхаюсь рядом с Катей на живот и заглядываю в глаза. Она такая красивая. Вся в маму. Про папу я думать не хочу. Раз его до сих пор нет, значит, ему, вероятно, не надо это все. А может, его и в живых нет.
Заправляю прядь светлых волос за ухо и щелкаю легонько по носу.
– Ты когда говорить начнешь?
Пожимает маленькими плечикам и хитро улыбается.
Сдерживаю внутренний смешок. Мне ведь не показалось.
А может, нет никакой травмы? Манипулирует тут всеми? Чего-то хочет, но мол, сами догадайтесь, что мне надо?
– Давай ты мне на ушко тихо расскажешь, почему не говоришь, - поворачиваю лицо, подставляя ухо, - а я придумаю, как тебе помочь.
Катя сразу становится серьезной. Вздыхает. Колеблется и приоткрывает губы. Вижу, как говорит что-то. Точно говорит. Без голоса, но говорит. Одно какое-то короткое слово.
– Кать, ну что? Постарайся. Скажи чуть-чуть громче.
– Надавливаю чуть сильнее, потому что хочу, чтобы она заговорила.
И тут же жалею, в глазах вижу реакцию на мое давление. Губы крепко сжимает и начинает часто дышать. Вот-вот пустит слезу. Дурак. Зря давил. Она еще не готова.
– Ладно, все нормально.
– Целую в коленку.
– Я просто очень хочу услышать твой голос. Русалочка никогда не заговорит, но ты не Русалочка. Знаешь, какое у меня желание на Новый год? – Машет головой.
– Хочу, чтобы ты мне что-нибудь сказала. Хоть одно слово. Любое. Исполнишь?
Уголки ее губ тянутся вверх, а глаза щурятся.
– Но можешь раньше, я не против. Все, давай читать.
Мы прочитали сказку про Русалочку уже, наверное, раз пять и все равно Катя ее хочет снова.
Так хочет, что засыпает на третьей странице. Выключаю ночник, чтобы не мешал и ложусь. Сон не идет. За Онежу переживаю. Зачем отпустил тогда в этот магазин? Ведь чувствовал же, что ей не надо одной ходить. Если бы не отпустил, все было бы хорошо.
С такими мыслями и засыпаю. Просыпаюсь, когда уже светло. Кати нет. Я укрыт, а рядом со мной лежат игрушки. Две трети кровати занимают. Надо будет следующей ночью, когда она уснет, их всех удалить. Устроили тут хостел, гастарбайтеры из подвала.
На кухню не иду, и так слышу оттуда запах запеканки и снова проваливаюсь в сон. Жить одному, конечно, не плохо в этом плане. Можно выспаться и никто не спихивает тебя с твоей же кровати. Но определенно, что-то есть другое, когда ты не один. Что-то новое. Интересное. Милое. Беззащитное. Хочется заботиться о ком-то. А не только о своем эго.
Второй раз просыпаюсь от шуршания в шкафу. Катя собирается куда-то.
– Куда ты?
Берет лист и что-то пишет. Несет мне.
«К маме», - написано на листке.
Глупо было думать, что она не вспомнит о том, что я обещал. Еще вчера.
– К ней нельзя еще, Кать.
Малышка в глаза мне смотрит. Исподлобья. Насупилась. Не моргает. Ждет, чтобы я больше рассказал.
– Мама еще спит, Катюш, ей дядя Валера дал таблетку, чтобы она выздоравливала скорее. Но ей надо поспать. Нас не пустят к ней.
Забирает у меня лист и дописывает:
«Ка мне пускали всех я хачу к маме»
– Ладно, давай съездим, но если не пустят к ней в палату, не обижайся. Хорошо?
Девчушка кивает. Как бы не подумала, что я скрываю что-то. В принципе через стеклянную дверь посмотреть можно. Я же видел ее.
Пока завтракаю, пишу сообщение Валу и предупреждаю, что мы придём.
Обещание все устроить выполняет. Приходится надеть медицинские костюмы и маски, чтобы нам побыть у Онежи хоть пару минут.
Катя бросается к маме и обнимает. Ложится ей на грудь. Целует в щеку. Плачет тихонько. Скучает так сильно. Как бы ей не было комфортно со мной, все равно девочке нужна мама. А еще лучше мама и папа.