Пapamonoff in Pictures
Шрифт:
— Куда едем, красотка? — спросил смешливый водитель, сворачивая на главную артерию нашего города. — В больничку?
— Зачем… Зачем в больничку? — пробормотало тело.
— Зачем, зачем… за печкой! Вот ноги все разбила, может сломано чего, иль сотрясение мозгов, типа.
— Мозгов? — я старалась привести мысли в порядок, для чего срочно телеграфировала душе, чтобы та возвращалась из астрала.
— А что, трясти нечем? — заржал весельчак.
— Головой я не ударялась, а коленки — ободраны всего лишь, — начала я оправдываться, вот тут и произошло воссоединение — я осознала,
Я взглянула на моего нечаянного спасителя — симпатичное лицо, обаятельная улыбка, заразительный смех — по всей вероятности он об этом знал, и активно использовал в своих целях.
— Как зовут? — ослепительно улыбаясь, спросил он.
— Овца, — буркнула я, припомнив обиду.
— А меня Константин, — еще шире улыбнулся он, оценив мою самокритичность. — Будем знакомы?
— Будем, — кивнула я, и, наконец, выбросила в окно отломанный каблук.
— Скажи-ка, Долли, и за какие такие грехи тебя вышибли из ресторана? Работала на чужой территории?
Опа! Вон оно как выглядело… В своем желании очаровать 'арабского принца' я перегнула палку, костюмчик-то говорящий — крохотная юбка, и откровеннейшее декольте, не скрывающее нижнего белья алого цвета. Новый знакомый, ожидая моего ответа, с явным удовольствием заглядывал в него.
— По вызову работала, — соврала я, чтобы не разочаровать его. Честно говоря, я просто не знала, что сказать, не открывать же ему правды о провале моего расследования. Тут я задумалась, всегда считала себя смелой особой, не усложняющей жизнь моралью и принципами, а тут едва не стошнило от одной только мысли о сарделечных пальцах на моей коже.
— Понял, — напомнил о себе Константин, — что, не сложилось?
— В цене не сошлись, — легко врала я, войдя в роль.
— Ну и куда едем?
— Василькова, пятнадцать.
— Ух ты! А я в восемнадцатом живу. Соседи значит?
— Соседи… Да, только что-то я тебя не припомню.
— А я недавно переехал, с невестами еще познакомиться не успел.
Я выдала ему самую симпатичную улыбку из своего арсенала, не зря репетировала у зеркала со школьных лет, и сексуально-бархатным голоском спросила:
— Невесту присматриваешь?
— Да, — подтвердил Константин, — вот, к примеру, ты мне очень понравилась.
Я подернула плечиками, и, положив руку на подголовник его кресла, спросила:
— А это ничего, что у меня к спине матрас привязан?
— Как это? — вытаращил глаза шутник, и так резко тормознул, что я чуть не заработала обещанное им сотрясение мозгов.
— А вот так — Omnia mea mecum porto — орудие труда, так сказать, ношу с собой.
Смеялся он замечательно, от души, хлопая ладонью по джинсовому колену, и, глядя на него, я тоже захихикала, глупо так, по-девчоночьи.
— А ты веселая, — наконец сказал он, сворачивая в подворотню, — ну так согласна быть моей невестой?
— Стоп, стоп… ээ… так тебя нисколько не смущает то, чем я занимаюсь? — опешила я.
— Ну, как сказать… — он слегка замялся, и снова спрятался за свою шикарную улыбку.
— Так и скажи, — я посмотрела в его глаза, и увидела в них ложь, она промелькнула юркой тенью,
— Не смутит, но только под моим присмотром, а то всяк норовит девочку обидеть, — ответил Константин, положив ладонь на мою коленку.
Я дернулась от боли, коленки и без того саднили, и мой неожиданный жених совершенно по-детски стал на них дуть, искренне извиняясь.
— Ах, вот оно что… Хочешь быть моим сутенером? — съехидничала я.
— Ну, зачем же так сразу! Женихом, — по-моему, он даже слегка обиделся.
— Что ж я, по-твоему, разницы между тем и другим не знаю? — сказала я, проклиная этот невезучий день, Валерию Аркадьевну с Виталиком, и доброхота Костика. — Нашел дурочку, прощай!
— Эй, Долли, куда ты! — он протянул руку, чтобы задержать меня, но моя микроскопическая юбочка не оставила ему шанса.
Я оглушительно хлопнула дверью автомобиля, и, западая на одну ногу, гордо проковыляла перед его бампером, благо остановился он в соседнем дворе.
Всю-то ноченьку вертелась я, пристраивая удобней сбитые колени… нет, не боль мне спать мешала, а чувство невыполненного долга. Ну, как я появлюсь пред светлые очи шеф-редактора? Что скажу? Спросит меня отец родной:
— Ну что, Парамонова, утратила работоспособность, брезгливая стала?
— Да-да, — отвечу я, опустив глазоньки, которые раньше были бесстыжими.
— Как же так, Парамонова?
— Простите батюшка, — скажу я, горько вздохну, и орошу ланиты горючею слезою…
Бред какой-то… Я, Парамонова Алла Геннадьевна, Журналистка Желтой Прессы — ЖЖП по-нашему, лучший специалист по жареному и паленому. Да будет так!
Я долго стояла перед дверью Валерии Аркадьевны, звонила уже трижды, но сводня не отзывалась. Стопроцентно я была уверена, что старуха дома, но без предупредительного телефонного звонка дверь открывать не собирается. Да ладно, я терпеливая — два продолжительных звонка, и с небольшим промежутком снова повтор. Еще и еще. За дверью послышались шаги, в выпуклом дверном глазке потемнела точка дневного света. Вот если бы не поскупилась на систему видеонаблюдения, то сидела бы сейчас в кресле, пила чай и посмеивалась над незваной клиенткой. Но Валерия была жадна, настолько, что пренебрегала техническими возможностями двадцать первого века, и работала по-старинке. Вот на этой всеобъемлющей жадности и огромном желании заработать, собиралась я разыграть свою карту.
— Кто там? — спросил старческий, казалось, на последнем издыхании, голос.
— Валерия Аркадьевна, это я, Алла, откройте, пожалуйста, — стреляного воробья на мякине не проведешь, немощь Валерии испарялась буквально за мгновения, я испытала почти шок, увидев такие преобразования в первое свое посещение.
— Я не знаю никакой Аллы, — вполне четко сказала сводня.
— А вы откройте, и вспомните, — налегала я. — Мы разговаривали вчера, и вы познакомили меня с Виталием.
Дверь открылась, но лишь на щелку, тяжелая дверная цепочка позволяла рассмотреть алчный глаз старухи и край розового велюрового халата.