Папаша Горемыка

Дюма-отец Александр

— Сдержите ваше слово, Ришар, — промолвила она, — и я не только позабуду горе, которое вы мне причинили, но и, клянусь, буду вам самой верной и послушной женой на свете.

Валентин не стал больше слушать и быстро, не оглядываясь, пошел прочь.

Когда он подошел к перекрестку, сзади послышались чьи-то поспешные шаги и голос, окликавший его по имени.

Ему показалось, что он узнал голос Ришара.

Он отдал бы десять лет жизни, чтобы избежать встречи с бывшим другом, которого ненавидел теперь столь

же сильно, как раньше любил, но скульптор уже почти догнал его.

— Постой! — вскричал он. — Постой, Валентин, можно подумать, что ты меня боишься.

Услышав эти слова, Валентин резко повернулся и пошел навстречу молодому человеку, который тут же подбежал к нему.

Ришар выглядел таким растерянным и смущенным, что Валентин проявил великодушие и не стал упрекать бывшего друга в том, что напрасно прождал его целый день.

— Что вам от меня нужно? — спросил он. Скульптор ответил, пожимая плечами:

— Тебе не кажется, что нам пора объясниться? Ты действительно хочешь, чтобы мы разорвали друг друга на куски из-за женщины?

— Нет, — с трудом выдавил из себя Валентин.

— Тем лучше, тысяча чертей, так как я тоже этого не хочу.

— Я рад, что вы одумались, Ришар.

— Это не меня надо благодарить, а Юберту… Она заставила меня поклясться, что я не буду драться с тобой на дуэли.

— Это вполне понятно, — с горечью произнес Валентин.

— Ей потребовалась целая эскадра обещаний, но в особенности она настаивала на этой клятве, — продолжал Ришар, как обычно разразившись громким смехом.

Валентин чувствовал, что ему нечем дышать.

— Впрочем, ты и сам понимаешь, что, даже если бы она этого не потребовала, дуэль все равно бы не состоялась — не мне забывать о том, скольким я тебе обязан.

— Считайте, что мы в расчете; прощайте!

— Ну, полно, — сказал Ришар с величавой снисходительностью, присущей счастливым людям, — я не желаю, чтобы у тебя был такой вид, от которого за льё разит моргом; я ведь помню, как вокруг нас бешено плясали пули, и в нашем славном Париже есть мостовые, омытые и твоей и моей кровью… Тысяча чертей! Если бы я только знал, что ты так дорожишь Юбертой!..

«И он еще думает, что любит ее», — подумал Валентин, выражая эту мысль тяжелым вздохом.

— Послушай, я скажу тебе то, что ты твердил мне столько раз: «Будь человеком, черт побери!» Существует лишь одно непоправимое горе — тридцать два фунта бронзы в виде посмертного бюста, а от того, что делает твое лицо таким кислым и исторгает из твоей груди такие вздохи, которые могли бы заставить «Чайку», если бы она еще была цела, мчаться со скоростью десять узлов, мне известно немало лекарств. Пойдем со мной на танцы, я покажу тебе там одну славную фигурку.

— Нет, Ришар, оставь меня.

— Пойдем, не пройдет и получаса, как затишье придет на смену буре. Пойдем, и, когда

Юберта увидит нас вместе, она убедится, что я не убью тебя, чего она так боялась. Может быть, тогда она решится войти на танцевальную площадку, куда не хотела даже заглянуть. Пойдем со мной, и ты увидишь, что я вывернусь наизнанку, чтобы загладить свою вину перед другом.

— Я прошу тебя лишь об одном, Ришар, — серьезным и твердым тоном произнес Валентин.

— Говори, я заранее согласен, даю тебе слово мужчины! Я хотел сказать: слово моряка, забыв, что у меня, как у какой-нибудь сухопутной крысы, больше нет шхуны.

— Ришар, я скажу тебе то же самое, что недавно говорила Юберта: сдержи обещания, которые ты ей давал, и, возможно, если тебе хоть сколько-нибудь дорога моя дружба, ты когда-нибудь ее вернешь.

Скульптор некоторое время молчал; очевидно, последняя фраза Валентина, подобно порыву ветра, вмиг развеяла все его сожаления и дружеское расположение к бывшему товарищу.

— Ладно, — произнес он, стараясь спрятать свою досаду под видом оскорбленного достоинства, — ладно, но при условии, что никто не будет вмешиваться в мои дела.

— Пусть будет так, — ответил Валентин, — лишь бы Юберта была счастлива, и какая разница, что я не буду причастен к этому ее счастью. Прощай!

Скульптор довольно холодно простился со своим бывшим другом, но, когда тот прошел несколько шагов, окликнул его.

— Кстати, — сказал Ришар, — завтра я пришлю кого-нибудь на улицу Сен-Сабена за своей рухлядью.

— Не утруждайте себя, — возразил Валентин, — мне предложили работу в Лондоне, и я согласился; послезавтра я смогу освободить вам квартиру.

— Правда?.. Что ж, тем лучше! — воскликнул скульптор, не скрывая радости, — хотя халупа Коротышки и располагается под самыми небесами, она не очень-то похожа на Олимп, чтобы проводить в ней медовый месяц.

Два дня спустя Ришар явился на улицу Сен-Сабена.

Привратник передал ему ключи от квартиры и сообщил, что его бывший друг уехал накануне вечером.

Скульптор тотчас же отправился за Юбертой; Валентин содержал квартиру в такой чистоте, что она выглядела чуть ли не нарядной, и Ришар, показывая ее девушке, испытывал горделивое удовлетворение.

Он провел Беляночку в мастерскую и показал ей гипсовые статуи, эскизы и другие предметы, на которые она смотрела с детским любопытством.

— А что там? — спросила девушка, остановившись возле двери, расположенной напротив комнаты Ришара.

— Это комната Валентина, — ответил скульптор, — хочешь туда зайти?

— Нет, — ответила Юберта, заливаясь краской. Однако Ришар этого не заметил.

— Он оставил ключ, давай его уберем, не стоит злоупотреблять доверием друга.

С этими словами он спрятал ключ в полой голове одной из гипсовых статуй.