Папийон
Шрифт:
За мной заехала полицейская машина.
Во время разговора с префектом кое-что прояснилось.
— Эти трое, — сказал префект, — сидят у нас в тюрьме. Беглые французы. Как выяснилось, находились на острове нелегально несколько дней. Утверждают, что друзья высадили их здесь, а сами уплыли. Мы думаем, все это вранье, хитрость. Они, видимо, затопили лодку, а сами выдумывают, что вообще не умеют ею управлять. Мы заинтересованы, чтобы они убрались отсюда как можно скорей, иначе я буду вынужден передать их властям на первое попавшееся французское судно, а мне бы этого не хотелось.
— Что ж, постараюсь вам помочь.
— Понимаю. — И он распорядился привести арестованных французов. А затем оставил меня с ними наедине
— Вы депортированные?
— Нет, каторжные.
— Тогда почему утверждали, что депортированные?
— Да просто думали, что они скорее примут человека,
совершившего какое-то мелкое преступление, а не крупное. Выходит, ошиблись. Ну, а ты кто?
— Каторжный
— Что-то я тебя не знаю
— Прибыл последним конвоем. А вы когда?
— Конвой двадцать девятого.
— А я в двадцать седьмом, — сказал третий человек
— Ну вот что Префект попросил меня взять вас на борт. Нас в лодке и без того уже трое. Он сказал, что, если я откажу, ему придется посадить вас на первый же французский корабль, поскольку никто из вас не умеет управлять лодкой. Ну, что вы на это скажете?
— По ряду причин нам не хотелось бы снова выходить в море. Можно сделать вид, что мы отплыли, а потом вы высадите нас где-нибудь на дальнем конце острова, а сами плывите себе куда надо.
— Нет, этого я сделать не могу.
— Почему?
— Да потому, что здесь к нам прекрасно отнеслись, и я не собираюсь отвечать этим людям черной неблагодарностью.
— Послушай, браток, сдается мне, на первом месте у тебя должны быть интересы своего, каторжного, а не какого-то ростбифа!
— Это почему?
— Да потому, что ты сам каторжный.
— Да, но только и среди каторжан попадаются разные люди. И мне какой-то там, как ты говоришь, «ростбиф», может оказаться ближе, чем вы.
— Так ты что, собираешься сдать нас французским властям?
— Нет. Но и на берег до Кюрасао высаживать не собираюсь.
— Духу не хватает начинать всю эту бодягу по новой, — сказал один из них.
— Послушайте, давайте сначала пойдем и взглянем на нашу лодку. Наверное, та, на которой вы приплыли, была совсем некудышная.
— Ладно, идем, — согласились двое.
— Ну и хорошо. Я попрошу префекта отпустить вас. И в сопровождении сержанта мы отправились в гавань.
Увидев лодку, трое парней, похоже, немного воспрянули духом.
СНОВА В МОРЕ
Два дня спустя мы вместе с тремя незнакомцами покинули Тринидад. Не знаю, откуда стало известно о нашем отплытии, но целая дюжина девиц из баров явилась провожать нас. И конечно же, семейство Боуэнов в полном составе и капитан Армии Спасения.
Одна из девиц поцеловала меня, а Маргарет рассмеялась и шутливо заметила:
— Вот это да! Не ожидала, Анри, что у вас уже завелась здесь невеста. Времени зря не теряли!
— Прощайте! Нет, до свидания! И позвольте мне сказать вот что: вы даже не представляете, какое огромное место занимаете отныне в наших сердцах! И так оно будет всегда!
В четыре пополудни мы отплыли, ведомые буксирным судном. И вскоре вышли из гавани,
— Как твое имя?
— Леблон.
— Какой конвой?
— Двадцать седьмого года,
— А приговор?
— Двадцать лет.
— Ну а ты?
— Я Каргере. Конвой двадцать девятого, пятнадцать лет. Я бретонец.
— Бретонец и не умеешь управлять лодкой?
— Не умею.
— Меня зовут Дюфиль, — представился третий. — Я из Анжера. Схлопотал пожизненное, так, по глупости. Раскололся на суде. А то бы было пятнадцать. Конвой двадцать девятого.
— А как раскололся?
— Ну, в общем, так вышло. Прикончил жену утюгом. Во время суда судья спросил, почему именно утюгом. Уж не знаю, какой меня черт под руку подтолкнул, но я возьми да и брякни: гладить не умела! Ну, а потом адвокат сказал, что эта идиотская шутка вывела их из себя, вот и влепили на полную катушку.
— Откуда вы бежали?
— С лесоповала. Из лагеря Каскад в восьмидесяти километрах от Сен-Лорана. Смыться оттуда — не проблема, там довольно свободный режим. Просто взяли да и ушли, все пятеро. Проще простого.
— Как это понять, пятеро? А где же другие двое? Настало неловкое молчание. Клозио прервал его:
— Знаете что, ребята, тут Люди собрались честные и открытые. Так что выкладывайте все как на духу. Ну?!
— Ладно, уж так и быть... — сказал бретонец. — Бежало нас пятеро, это правда, но те двое ребят из Кана, на родине они были рыбаками. И ничего не заплатили за побег, сказав, что их уменье управлять лодкой дороже любых денег. Ну, ладно. А потом выяснилось, что ни тот, ни другой понятия не имеют, как надо вести себя в море. Раз двадцать чуть не потонули. Так и болтались у берега — сперва возле Голландской Гвианы, потом Британской, а уж потом здесь, у Тринидада. А между Джорджтауном и Тринидадом я взял да и прикончил одного, который сказал, что будет нашим главарем. Этот тип сам напросился. А второй испугался, что и его прикончат, и сам сиганул за борт Во время шторма, бросил руль и нырнул. Уж как мы справились, сам не пойму. Сколько раз лодка была полна воды, а йотом мы налетели на скалу — просто чудо, что живы остались! Даю вам честное слово: все, что я рассказал, — истинная правда.
— Да, правда, — подтвердили: двое других. — Именно так, все и было, и мы трое сговорились убить этого парни. Ну, что скажешь, Папийон?
— Тут я не судья.
— Ну а что бы ты сделал на нашем месте? — настаивал бретонец.
— Вопрос непростой, тут надо поразмыслить. Надо самому пройти через все это, чтобы решить, кто тут прав, а кто виноват.
— А я бы точно порешил этого гада, — вставил Клозио. — Из-за его вранья все могли погибнуть.
— Ладно, Оставим это. Я так понимаю, вы напуганы морем до полусмерти. И согласились плыть с нами только потому, что выбора не было. Верно?