Папийон
Шрифт:
Не прошло и четверти часа, как машина вернулась, и комиссар обратился ко мне:
— Ты говорил правду. Этот парень — мерзкий лжец. Его накажут.
Парня затолкали в фургон. Мои ребята залезли туда же, я собрался было последовать за ними, но комиссар отозвал меня и сказал:
— Садись в мою машину, рядом с водителем.
И вот перед нами — улицы голландского городка, уютного и чистого, и все — на велосипедах. В полицейском управлении нас сразу провели в кабинет. В кресле сидел полный блондин лет сорока.
— Это начальник полиции Кюрасао.
— Прекрасно, комиссар. Добро пожаловать на Кюрасао, потерпевшие кораблекрушение. Как ваше имя?
— Анри.
— Что ж, Анри, довольно неприятная история вышла с этой сумкой. Но для вас это даже к лучшему. Так как определенно доказывает, что вы — человек честный. Сейчас вас отведут в комнату, где вы сможете передохнуть. Губернатор рассмотрит ваш вопрос и примет соответствующие меры. Мы же, комиссар и я, будем на вашей стороне.
Два часа спустя мы оказались запертыми в большой комнате вроде больничной палаты с дюжиной коек, длинным столом и скамейками. Через открытое окно мы попросили полицейского купить табаку, папиросной бумаги и спичек на тринидадские доллары. Деньги он взять отказался, а что ответил — мы не поняли.
— Этот черный как сажа тип слишком предан своему долгу, — заметил Клозио. — Не видать нам табаку как своих ушей.
Я уже хотел постучаться в дверь, но она отворилась сама. На пороге стоял маленький человечек в тюремной одежде с номером на груди.
— Деньги, сигареты? — сказал он.
— Нет. Спички, бумага, табак.
Через несколько минут он принес нам все требуемое, а вдобавок — еще котелок с какой-то дымящейся жидкостью, шоколадом или какао. Принес он и кружки, и каждый из нас выпил по полной.
После обеда за мной пришли, и л снова предстал перед шефом полиции.
— Губернатор распорядился позволить вам гулять во дворе. Только предупредите своих товарищей, чтобы они не пытались удрать. Последствия будут самые неприятные. Раз уж вы у них главный, можете каждое утро выходить в город на два часа, с десяти до двенадцати. А потом вечером, с трех до пяти Деньги у вас есть?
— Да. Английские и французские.
— Во время прогулок вас будет сопровождать полицейский в штатском
— А что с нами будет дальше?
— Думаю, вас постараются отправить отсюда но одному на танкерах разных стран. На Кюрасао один из крупнейших заводов по переработке нефти. Она поступает к нам из Венесуэлы, и каждый день в порт заходят по двадцать — двадцать пять танкеров из разных стран. Мне кажется, для вас это идеальный выход. Так вы сможете без труда попасть в любую страну.
— В какую страну, к примеру? В Панаму, Коста-Рику, Гватемалу, Никарагуа, Мексику, Канаду, Кубу, Штаты, какие-нибудь страны под английским флагом?
— Нет, это невозможно. Европа тоже исключается. Но не расстраивайтесь. Положитесь на нас, и мы постараемся вам помочь начать новую жизнь.
— Благодарю, господин комиссар.
Я пересказал этот разговор моим ребятам.
— Ну и что ты про все это думаешь? А, Папийон?
— Еще не знаю. Но боюсь, что все это сказки для дураков, чтобы мы сидели тихо и не пытались бежать.
— Боюсь, ты прав, — ответил он.
Бретонец же попался на удочку. Этот утюжных дел мастер был в восторге.
— Никаких больше лодок, никаких приключений! Все, точка! Высадимся в какой-нибудь стране, и привет!
Леблон был того же мнения.
— Ну а ты что скажешь, Матуретт?
И тут это девятнадцатилетнее дитя, этот щенок, случайно ставший преступником, этот мальчик с милыми девичьими чертами, открыл свой нежный ротик и сказал:
— Вы что, болваны, всерьез верите, что эти квадратно-головые фараоны собираются снабдить каждого из нас документами, может, даже поддельными? Как же, дожидайтесь! В лучшем случае закроют глаза, чтобы мы могли хилять по одному и нелегально пробираться на борт танкера, но не более того. И все только затем, чтобы избавиться от нас, как от головной боли. Вот что я думаю. Ни одному их слову не верю.
Выходил я редко, в основном по утрам, сделать покупки. Мы жили так вот уже неделю, и ничего не происходило. Мы даже уже начали волноваться. Как-то вечером мы увидели трех священников, обходивших камеры и палаты в сопровождении охранников. Они надолго застряли в соседней с нами камере, где сидел негр, обвиняемый в изнасиловании. Ожидая, что они придут и к нам, мы вошли в свою палату и расселись по койкам. И действительно, они появились в сопровождении доктора Нааля, шефа полиции и какого-то человека в белой униформе, которого я принял за офицера флота.
— Монсеньор, это и есть те французы, — сказал шеф полиции по-французски. — Поведение безупречное.
— Поздравляю вас, сыны мои. Давайте присядем к столу, так нам будет удобней беседовать,
Все мы расселись.
— Обычно французы — католики, — продолжил священник. — Но, может, кто-то из вас нет? — Никто не поднял руки. — Друзья мои, я сам выходец из французской семьи. Мое имя Ирене де Брюин. Предки мои были гугенотами, протестантами, которые бежали в Голландию от преследований еще при Екатерине Медичи. Итак, я француз по крови и епископ Кюрасао, острова, где больше протестантов, чем католиков. Но где католики очень набожны и преданы своему долгу. Как у вас сейчас обстоят дела?
— Мы ждем, когда нас по очереди посадят на танкеры.
— Кто-нибудь из ваших уже уехал таким образом?
— Пока нет.
— Гм... Ну, что вы на это скажете, комиссар? И, пожалуйста, отвечайте по-французски. Ведь вы прекрасно владеете этим языком.
— Монсеньор, у губернатора действительно была такая идея. Но, скажу вам со всей откровенностью, вряд ли какой-либо капитан согласится взять хоть одного из них на борт. Ведь у них нет паспортов.
— Вот с этого и надо было начинать. А не может ли губернатор дать по этому случаю каждому из них паспорт?