Паpоль не нужен

Семенов Юлиан

– Тут какая-то чудовищная ошибка, Кирилл Николаевич, право слово!

– Пеняйте на себя. Сейчас вас станут пытать. А как же иначе прикажете поступать? Не гуманно? Согласен! Так помогите мне не быть жестоким. Вы делаете нас зверьми, вы, а не кто-либо другой.

Вошло пятеро. Они зажали руки и ноги Чена в деревянные колодки и разложили на столе набор тупых игл.

– Они сейчас будут вгонять вам иглы под ногти. Это больно очень больно, - медленно говорил Гиацинтов, продолжая заниматься своим маникюром.
– Начинайте,

ребята.

В кабинете стало тихо. Гиацинтов отложил пилки, и, когда иголка стала входить под ноготь большого пальца, оставляя багровый след, он весь подался вперед, впившись глазами в лицо Чена. А Чен сидел недвижно, лицо его словно окаменело, только зрачки глаз стали расширяться.

– В мизинчик, - тихо попросил Гиацинтов, - это нежней, когда в мизинчик, там мясцо молоденькое.

И снова он весь подался вперед, а Чен продолжал сидеть замерев и смотрел широко открытыми глазами сквозь полковника, который кусал губы и часто дышал, наблюдая за иглой, входившей в мизинец.

– Ну! Ну же!
– говорил Гиацинтов.
– Ну, зачем ты нас всех мучаешь? Ну, скажи нам что-нибудь...

Чен ответил утиным, крякающим голосом:

– Это ошибка, я ни в чем не виноват.

Сказал он это очень быстро, потому что боялся сорваться на крик.

– Ага, - обрадовался Гиацинтов, - дрогнул! Теперь в безымянный ему воткните, и чтоб кровь клопчиками, клопчиками капала!

ПОЗИЦИИ БЕЛЫХ

_____________________________________________________________________

Дивизия выстроена в каре. Лица солдат утомлены, глаза воспаленные, чуть блестят - перед построением выдали по стакану водки. Вдали слышно, как ворочается гром: это продолжается артобстрел красных.

Посредине каре, на трибуне, стоит главком - генерал Молчанов, а рядом на красно-зеленом половичке - брат вождя, Николай Меркулов, министр иностранных дел. Внизу, возле трибуны, замер генералитет, офицеры штаба, Ванюшин.

– И мы торжественно заявляем, - подняв руку над головой, зычно выкрикивает Меркулов текст, написанный для него Ванюшиным, - что никакая иная правда нас не тревожит, кроме правды народной. Мужику будет нарезана земля, торговцу отдана лавка, а предприниматель позовет рабочего на завод, уважительно обращаясь к нему по имени и отчеству, как к брату и другу. Для того чтобы поскорей спасти страну от большевистских оборотней, нам осталось не так уж много сделать! Я говорю вам - вперед, на Читу! Я говорю вам - на Хабаровск! Я зову вас к победе! Я вижу вас победителями! Ура!

Победное <ура> несется над каре в сухом, морозном воздухе.

Ванюшин внимательно смотрит в лица солдат и замечает то, чего не видит, а может быть, и не хочет видеть Меркулов, возвышающийся на трибуне возле сухого, аскетичного Молчанова, одетого в солдатскую форму, сшитую из английского тонкого сукна - по-наполеоновски.

Ванюшин видит, как солдаты посмеиваются, подмигивают, подталкивают друг друга локтями. А глотку все равно дерут:

черт его знает, а вдруг возьмет министр да отвалит за бравый прием еще по стакашке водочки. Чего ж не поорать-то?

ЦЕНЗУРНЫЙ КОМИТЕТ ВО ВЛАДИВОСТОКЕ

_____________________________________________________________________

Председатель комитета поздоровался с Исаевым весьма сухо, усадил его в кресло и, сокрушенно покачав головой, сказал:

– Какая все-таки гнусность вышла. Вместо героической корреспонденции Ванюшина с фронта - эта гадость о здешних проститутках. Кто вас подвел? Давайте решать, что делать. По-моему, это граничит с злоумышлением.

– Господин цензор, тогда лучше заранее казните меня.

– О чем вы?

– Это я поставил материал в номер.

– Вы?!

Исаев молча кивнул и мило улыбнулся.

– Зачем?

– А тираж? Газету раскупили за двадцать минут, такой материал публика читает взахлёб. Согласитесь: что может быть приятнее, чем прочесть о бесчестье других?

– Вы с ума сошли!
– тихо сказал цензор.

– Не надо таких трагичных интонаций. Когда я работал в пресс-группе Колчака, мы не боялись печатать правду. И потом - почему красные говорят беспощадную правду о своих трудностях и поражениях, а мы обязаны молчать?

– При чем здесь красные? Меня они меньше всего интересуют!

В кабинет без стука вошел Гиацинтов. Он дружески обнялся с Исаевым, пожал руку цензору, упал в кресло, забросил ногу на ногу и спросил;

– Он вас давно пытает, наш доблестный страж государственной тайны? Не обижайтесь, Макс. В общем, он прав. В эти дни можно было бы обойтись без разоблачений. Меня интересует, кто это вставил в номер?

– Я.

– Ну, перестаньте, старина, это не так смешно, как вам кажется. Красные наверняка сейчас передают содержание статьи в Москву.

– Зачем им это?

– Позлобствовать, похихикать над нашими горестями.

– Досадно, конечно, но статью поставил в номер я.

– В обход цензуры?

– Когда я верстаю номер, то думаю о газете, а не о цензуре.

– Кто писал статью?

– Черт его знает.

– Где текст?

– Валяется в редакции.

– У кого?

– По-видимому, у метранпажа.

– Метранпаж у нас. Он клянется, что подлинника в типографии никто не видел после набора.

– А, ерунда какая...

– Вы видели, как набирали этот материал?

– Да.

– На чем он был написан?

– На листочках.

– Я понимаю, что не на веточках. Какие были листочки? Большие, маленькие, чистые, в линеечку?

– Кажется, чистые.

– Понятно. А через кого этот материал попал к вам?

– Он лежал у меня на столе.

– Вам его принесли?

– Нет, просто я обнаружил этот материал на столе.

– Когда это было?

– Вчера,

– Утром?

– Да.