Паприка (Papurika)
Шрифт:
Выслав из лаборатории всех медсестер, Ацуко уложила Химуро на кровать, и он тут же свернулся калачиком. Затем Ацуко ввела ему снотворное и сделала развертку изображения зоны ясного сознания. Помощницы у нее теперь не было, и настройки пришлось делать самой.
Взглянув на монитор, Ацуко вздрогнула. От зоны ясного сознания Химуро оставались жалкие осколки – теперь она походила на чистый лист бумаги, и только изредка в ней мелькали разрозненные предметы: крошки миндаля, разбитый кинескоп, перламутровые пуговицы, степлер, обломок игрушки, конфетная обертка,- а также знаки:
Тогда Ацуко подключила рефлектор, чтобы подробнее рассмотреть изображения внутри сознания, но результат оставался прежним: только прерывистые воспоминания о бессвязных фрагментах – и ничего похожего на мысль. Из страха она решила не использовать коллектор, посчитав, что после глубокого погружения в сознание человека, пережившего распад личности, можно спятить самой.
Ацуко была уверена: тот, кто довел Химуро до такого состояния, знал, что распад необратим, и выпустил беднягу из заточения, не опасаясь, что тот начнет давать показания. Ее интересовало, какая по силе и времени должна быть проекция, чтобы стереть из памяти человека его «я». Оставаясь в тени, злодеи вершили свои черные дела. Их преступление было сродни убийству. Еще Ацуко понимала, что положить конец злодеяниям и отвести опасность от себя можно только контратакой.
Ненадолго отлучившись, она вернулась в лабораторию и некоторое время пристально смотрела сквозь толстое стекло процедурной на мирно спящего Химуро. Затем вошла и внимательно осмотрела его голову. Преступник вряд ли выпустил его на волю, не сняв с головы МКД. Также у Химуро могли остаться на голове раны, как у Косаку Токиды.
Раздвинув редкие пряди мягких волос, она обнаружила проплешину диаметром семь-восемь миллиметров. На бледной коже проплешина отливала свинцом. Ацуко вспомнила слова Токиды о биохимической способности МКД самостоятельно конструировать белок, о возникновении биотоков при взаимном подключении. Вспомнила форму и цвет МКД.
И тут ее как осенило. Это не плешь, а днище конуса самого «Дедала». МКД долго не снимали с головы, и его затянуло под кожу. Теперь его не извлечь – МКД сросся на молекулярном уровне с черепом Химуро так, что ни один хирург не отделит. А на голове Косаку шрам – в том месте, где МКД начало затягивать с торца, но модуль выдернули силой.
Ацуко забыла обо всем на свете – и не замечала, что в лаборатории, не унимаясь, надрывался телефон.
29
Она вернулась в лабораторию, налила себе кофе и долго размышляла, как быть дальше. Старалась взвесить все трезво. Между делом позвонила в то отделение больницы, которым заведовала, и попросила старшую сестру этажа, чтобы Химуро перевели в отдельную палату, вымыли и накормили. Затем набрала номер директора, но Торатаро Симы на месте не оказалось.
«Да где же он?» Чувствуя неладное, Ацуко решила туда сходить, но стоило ей подняться, как зазвонил телефон.
– Полагаю, кто-то из
– Тогда, пожалуйста, откажите. Как обычно.
– Говорит, это важно. Не интервью. И что вы должны его вспомнить – его фамилия Мацуканэ.
– А, такого знаю. Тогда соедините.
Не успели их соединить, как Мацуканэ из газеты «Биг морнинг» взволнованно заговорил:
– Тиба-сэнсэй, я недалеко от института. Не мог бы я с вами поговорить?
– Сейчас? Где вы? И что за разговор?
– В закусочной «Корковадо». Это перед главными воротами института. По делу, но разговор не телефонный.- Ацуко уже собралась повесить трубку, но Мацуканэ торопливо добавил:- У вас там ничего странного не происходит?
– Что вы имеете в виду… под «странным»? – насторожившись, но с напускным спокойствием переспросила Ацуко. Она никому не могла доверять, но понимала, что это нехорошо. Из-за ее слабости сторонник может превратиться во врага.
– Ну, если ничего, тогда ладно. Вообще-то сейчас по телефону могу сказать только одно: я – приятель Осаная. То есть не то чтобы приятель. Мы вместе учились в школе.- И Мацуканэ умолк, как бы намекая: «Дальше, надеюсь, объяснять не нужно?»
– Выходит, «достоверный источник» из института и есть Осанай?
– Да.
Теперь Ацуко понимала, от кого Мацуканэ узнал об истинном лице Паприки, о заражении врача шизофренией и других пикантных фактах институтской кухни.
– И вы от него… теперь узнали что-то новое? Потому и беспокоитесь за меня?
«Осанай расположен к Мацуканэ и сливает ему информацию, на которой тот зарабатывает очки,- подумала Ацуко.- А тут не сдержался и похвастал успехами их заговора».
– Ничего, что я по телефону?
– Ничего хорошего.- Ацуко не исключала, что телефонистка по привычке подслушивает.- А прямого номера у меня нет.
– Я слышал, посторонних в институт не пускают. Не могли бы вы прийти сюда?
– Если в закусочную, то не могу – там полно медсестер из больницы. Через полчаса встретимся в гараже, где мы беседовали в прошлый раз. Поговорим в моей машине, а заодно прокатимся. – Хорошо.
Ацуко положила трубку. Ей было тревожно за директора. Она вспомнила, как странно вел себя Торатаро Сима накануне в офисе для сотрудников. «Хорошо, если „странности“, на которые намекал Мацуканэ, не связаны с ним». С этими мыслями Ацуко поспешила в кабинет директора.
Дверь в кабинет Симы, по обыкновению, была приоткрыта. «Какая беспечность!» – вздохнув, подумала Ацуко. Она замечала, что с недавних пор кое-кто из института входил в этот кабинет без стука. Многим сотрудникам импонировал характер директора, что не мешало некоторым над ним посмеиваться.
Постучавшись, она отворила дверь, однако в кабинете никого не было. Кто-нибудь повернул бы назад, но не Ацуко. Она заперлась изнутри и вошла в комнату отдыха. Ее опасения подтвердились: Торатаро Сима в одном нижнем белье сидел на кровати. Так же как прошлой ночью Косаку Токида, он был в прострации и смотрел перед собой, вытянув правую руку. На оклик Ацуко не отозвался.