Паприка (Papurika)

Цуцуи Ясутака

– Так все-таки, что же вы делали, когда узнали о премировании? – растягивая слова, насмешливо переспросила журналистка.

Помещение вдруг осветилось мрачным красным светом. Телеоператоры недоумевали, почему темнеет, и цокали языками. Журналисты всполошились и беспокойно завертели головами.

– Я, кажется, запретил,- послышался наглый хриплый голос. Он словно бы надсадно вещал из дешевых динамиков прямо над головами присутствующих где-то в центре зала – или же из углов. Его эхо раскатывалось высоко под потолком.- Я, кажется, запретил пресс-конференцию.

– О, замдиректора! – воскликнула Ацуко.

Не успела

она присесть, как опять встала. Журналисты от неожиданности повскакивали с мест.

– Кто это?

– Что за чудовищный голос?

– Откуда?

В следующий миг качнулся пол, многие не удержались на ногах. Задрожала стена, будто кто-то пытался пробить ее мощным ударом из коридора. Толчок повторился еще раз, и еще. Красный свет шел от стены, раскалившейся до яркого пурпура. От жара стена дала трещину, поползли круги – словно черные пятна на Солнце. И вдруг в центре стены, уже раскаленной добела, показалась бычья шея. Из трещин появились когти гигантского зверя, посыпались обломки стены, пробитой черными мохнатыми лапами.

Из стены возникли еще две головы: барана и фиолетового человека-оборотня, который был вне себя от гнева.

Чудище разразилось гулким смехом. Ему вторил причудливый женский голос – утробный гул, перераставший в фальцет. То вопила корреспондентка в очках, которая вскочила с места и тут же, лишившись чувств, рухнула как столб, сильно ударившись лбом о край стола.

– Асмодей! – крикнула Ацуко.

Дьявол мести, ненависти и разрушения Асмодей. Злобный и мстительный. У него было три головы – быка, барана и человека, змеиный хвост и гусиные лапы. Восседая верхом на драконе, он держал в лапах копье и штандарт ада. Три головы, оглядывая зал, одновременно извергали пламя. Охваченный пламенем телеоператор с воплем ринулся к окну.

– Господа! Это чудовище – Асмодей.- Токида схватил микрофон и закричал во всю глотку, перекрывая панику, брань и гвалт: – Встаньте покрепче на ноги и повернитесь к нему. Чтобы его прогнать, необходимо отчетливо звать его по имени. Не бойтесь. Кричите!

Токида и Ацуко, повернувшись к чудищу, закричали в унисон:

– Асмодей!

– Асмодей!

Им вторил Торатаро Сима:

– Асмодей!

– Асмодей!

Человеческое лицо Асмодея скривилось в гримасе страдания. Белизна раскаленной стены постепенно тускнела. Чудище остановилось – пока кричали его имя, оно не могло прорваться в зал.

– Страдает.

– Застыл.

Присоединились журналисты, и весь хор, управляемый Токидой, повторял все быстрее и быстрее:

– Асмодей!

– Асмодей!

Остыла стена, сковав движение Асмодея. Его тело начало каменеть. Бык, баран и человек испустили дух – как были, с раскрытыми ртами и злобой, застывшей в глазах.

20

Примерно в то же время в разных местах столицы началось вторжение беглецов из сновидений – демонов мира снов. Они несли смерть – не понарошку, не ту, что люди видят во сне, а самую что ни есть настоящую. Сталкиваясь с лазутчиками, люди сходили с ума и получали травмы. В окрестностях квартала Синаномати, поблизости от дома сотрудников НИИ и больницы Инуи из сумрака городских улиц направлялись к перекресткам десятки, сотни, тысячи японских кукол метрового роста, заполоняя и без того многолюдные в часы пик мостовые и тротуары. Все с одинаковыми лицами,

в одинаковых кимоно. В одинаковой позе, раскинув руки в стороны, они шагали мелкими шажками, словно скользили по мостовой, а на лицах у всех растянулись отсутствующие полые улыбки.

– Хо-хо-хо! Хо-хо-хо!

– Хо-хо-хо! Хо-хо-хо!

Чаще всего случаи потери рассудка наблюдались в аномалии квартала Синаномати. Японская кукла считалась подобием «зловещего рока», глубоко пустившего корни в мироощущение японцев. Она таила в себе подсознательно знакомый любому японцу безусловный страх. Произошел даже несчастный случай: при виде японских кукол, которые толпами двигались в свете фар, заполоняя тротуары, женщина за рулем, не в силах сдержать истерический смех, не справилась с управлением и задавила двух невинных пешеходов.

Асмодей вскоре исчез, оставив наглядную улику своего появления – разрушенную стену. А в парке перед институтом объявился гигантский Будда ростом под десять метров и принялся чисто из буддистского милосердия давить ногами представителей прессы, выскакивавших из здания института. Несколько журналистов погибли нелепой смертью – от рук суккубов. Будда, преследуя удирающие машины, вышел за ворота, зашагал к сияющему огнями злачному кварталу и теперь без разбору нападал на прохожих и машины. Раскрыв алую пасть рта, он закатывался гортанным смехом.

В ночном небе парили стаи птиц Акбабы. Поговаривали, что это грифы-падальщики, которые живут тысячу лет. Ночные импудулу кружили вдоль улиц оживленных кварталов, нападая на прохожих, а также лакомились, выклевывая зрачки у мертвых – жертв Будды.

К Главному полицейскому управлению на Сакурадамон стягивались толпы чудищ, переиначивших священные христианские заповеди на сатанинский манер. Там были семиглавая Гидра с коронами на каждой голове, Великий Губернатор Буер с пятью лучеобразно выходящими из головы ногами, которыми он бежал, перекатываясь, словно колесо, а по центру Токио сновал с горящим факелом дьявол Хаборим о трех головах – змеи, кошки и человека, совершая поджоги там и тут. В парках, в жилых кварталах вспыхивали пожары. Вся эта нечисть объявилась в реальности – она шла на запах МКД, которые Тацуо Носэ и Тосими Конакава прямо в шкафу для медикаментов принесли в полицию.

Не успел Конакава вернуться в управление, как его засыпали донесениями о беспорядках, возникавших в разных районах метрополии. Конакава немедля отправил суперинтенданта Ямадзи, инспекторов Саку и Убэ в больницу Инуи. Они с Носэ полагали, что Сэйдзиро Инуи продолжает спать, направляя из сна в реальность полчища чудовищ. Компанию полицейским составил советник в штатском – Тацуо Носэ. Конакава попросил Носэ присоединиться, полагая, что одного реалистичного сознания бодрствующей троицы полицейских вряд ли будет достаточно, чтобы сдерживать непредсказуемые контратаки Инуи.

Когда они вчетвером подъехали к больнице, окна были темны. В чертогах Инуи – в эпицентре всех этих невероятных явлений – царила мертвенная тишина. Не было видно ни пациентов, ни врачей, ни медсестер. Казалось, здание больницы затаилось во мраке, будто живой организм. Даже чувствовалось, как оно дышит.

– Оно живое,- сказал инспектор Сака.

– Ага, того гляди тяпнет дверьми,- поддакнул инспектор Убэ, испуганный не на шутку.

Суперинтендант Ямадзи посмотрел на Носэ, как бы спрашивая, что это может быть.