Para Bellum
Шрифт:
Хозяйка пригласила Маркова к столу, разлила по чашкам чай. Себе в широкобёдрую с васильками, гостю в литровую, как сказала будущая тёща, «генеральскую». Небольшая таблетка, какую любезно привёз намедни милейший Василий Иванович, и раньше не была заметна – беленькая на белом донце. В кипятке она сразу растворилась, как и не было.
Из своей наполнила дымящейся жидкостью блюдце, устроила его на растопыренных пальцах, прихватила сколок сахара и стала похожа на купчиху с картины Кустодиева, только сильно похудевшую в условиях полностью, но не окончательно победившего социализма.
Сергей
– Мой папа говаривал, что чай должен быть как поцелуй – крепкий, сладкий и горячий. – И радушно предложила: – Пробуйте блины. Напекла специально к вашему приходу.
Генерал, повинуясь взгляду женщины, щедро плеснул на блин жидковатого варенья, свернул фунтик и откусил. Липкая жижица потекла по руке, капнула на полу пиджака. Будущая тёща всплеснула руками, бросилась оттирать сладкое пятно, потом приказала:
– Испортим такую вещь. Снимайте быстрее!
Марков пытался отговориться, но противостоять энергии Зинаиды Петровны было немыслимо.
– Сейчас я быстренько замою, – и хозяйка выскочила из комнаты, не закрыв дверь в коридор. Марков встал из-за стола. Бежать за Зинаидой Петровной, уговаривать не возиться с тряпкой или ждать, пока будут ликвидированы следы его оплошности, вот в чём вопрос. По коридору промелькнула фигура в халате с невероятно яркими цветами, на секунду застыла у распахнутой двери в комнату, ахнула, увидев мужчину, и шмыгнула дальше. Сергей пожал плечами и вернулся к столу.
Минут через пять возвратилась Корлюченко-старшая. Перед собой на вытянутых руках, как именное оружие при награждении, она несла злополучный пиджак с застиранной полой.
– Сейчас высохнет и будет как новый.
Женщина аккуратно развесила одёжку на деревянных «плечиках», извлечённых из шкафа, пристроила вешалку на открытую дверцу и предложила, смущённо улыбнувшись:
– Сергей Петрович, давайте выпьем водки.
Генерал тоже усмехнулся и кивнул.
На столе появился графин из прозрачного стекла, гранёные стопки. Будущие родственники сдвинули ёмкости, выпили, вернулись к блинам и чаю. Зинаида Петровна раскраснелась.
– А знаете, – призналась вдруг она, – когда я вас в первый раз увидела, подумала: – Слишком он старый для моей Ленки. Извините, вам ведь уже за сорок?
– Недавно тридцать восемь стукнуло, – ответил Марков.
– Расскажите о себе, – попросила без пяти минут тёща. – По обхождению вы человек простой, не начальник. А звание… И сам товарищ Сталин ценит. Другого так бы раздуло, как стратостат.
Хозяйка снова наполнила стопки – ничто так не способствует задушевной беседе, по крайней мере, на Руси. Выпили.
– Да, собственно, и рассказывать-то нечего, – заговорил генерал. Но рассудил, что мать Ленки не может не волноваться из-за того, с кем связалась её шальная дочка. И стал «давать показания»: – Оклад у меня был, как у командира дивизии, две тысячи двести рублей в месяц. Сейчас чуть побольше, но сколько именно, честное слово, пока не разобрался.
Женщина замахала руками, давая понять, что
– Так получилось, что около трёх лет я ничего не получал, был на казённом коште. Отчего, дальше станет понятно.
Он вспоминал своё детство, сиротское, нищее. Тогда и выработалось серьёзное и уважительное отношение к копейке. В Гражданскую войну подростком прибился с голодухи к взводу красных кавалеристов. Бои и походы незаметно выковали из пацана командира. Заговорил о первой супруге и сам не заметил, как перешёл к аресту, следствию и СТОНу, о дружбе с Володькой Лосем, зародившейся на лесоповале и общих нарах.
Зинаида Петровна сидела напротив, подперев ладошкой щёку, слушала, не перебивая, только расширяла глаза в самых драматических местах повествования да беззвучно охала.
Когда Марков передавал суть беседы со Сталиным, его будущая тёща стала кивать, будто подтверждая истинность слов мужчины. А Сергей уже рассказывал о том, о чем ни при каких обстоятельствах не собирался говорить никому, разве что Лосю, да и то под вторую пол-литру задушевного разговора. Теперь уже не приведётся. Мужчина поймал себя на том, что следовало бы прикусить язык, но почему-то неудержимо тянуло на откровенность. Это простая до крайности женщина так искренно сопереживала, так к месту кивала головой и вздыхала сочувственно. Опять же, можно считать, родня. Близких у Маркова с ранней юности не осталось, исповедоваться было не перед кем. Да и в голову не приходило, что это можно или нужно. А сейчас вдруг повело, и язык, вдруг переставший подчиняться мозгам, сам болтал о стычке на Авиамоторной, о встрече с Заковским и о последнем тяжёлом разговоре с другом. Здесь женщина заволновалась. Даже когда речь шла об угрозе жизни Ленки, Зинаида Петровна не выглядела такой испуганной. Командир быстро, не вдаваясь в живописные подробности, описал ночное заседание правительства и, словно Шехерезада поутру, «прекратил дозволенные речи».
Будущая тёща ещё пару минут сидела неподвижно, осмысляя услышанное. Потом спохватилась, потянулась к графинчику:
– Выдалась вам планида. Прямо роман. Давайте-ка ещё за здоровье. И за товарища Сталина!
Водка полилась в стопки. В этот момент раздался голос Ленки:
– О, да тут пьянка. Третьей – буду!
Девчонка вошла незамеченной и теперь стояла прислонившись спиной к дверному косяку. Пальто она расстегнула, под ним виднелось серое платье покроя «ампир» с талией под самой грудью. Марков почувствовал, как при взгляде на Лену участилось его дыхание.
– Ну что ты орёшь как последняя босячка? – досадливо прошептала-прошипела мать, указывая куда-то за стену. – Хочешь, чтобы соседка решила: мы алкоголики?
– Ага, и каждый вечер устраиваем дебоши, – хохотала девчонка.
– Ты бы лучше с гостем поздоровалась, – сменила тему Зинаида Петровна.
– А это твой гость, – дерзко бросила дочь, но всё же подошла к Маркову, протянула ладошку лодочкой: – Здравствуйте, Сергей Петрович.
То ли Елена Ивановна устала, то ли была на последней стадии нервного напряжения, но девчонку как подменили. Будто Радость пыталась изображать совсем другая девушка, хотя бы Зинка.