Para Bellum
Шрифт:
К утру только Сталин и Молотов остались сидеть друг напротив друга. Как две гранитные глыбы среди распростёртых на столе, а то и на полу тел руководителей ВКП (б) и Союза Советских Социалистических Республик. В малой комнате, где в прошлое посещение Марковым дачи разместили оркестр, громко храпел раскинувшийся, словно запорожец на въезде в Сечь у Гоголя, даже не расстегнувший портупейных ремней Климент Ефремович Ворошилов.
Под утро метель улеглась. Небо очистилось от туч и засияло, подсвеченное лучами восходящего где-то солнца, стало похожим на свежепостиранную простыню, которую усердная хозяйка чуть подкрасила синькой. На землю солнечные лучи ещё не попадали.
Сталин, так и не сомкнувший глаз за прошедшую ночь, уселся на заднее сиденье «Эмки» и приказал Маркову:
– Соберите людей, проводите меня до Кремля и отправляйтесь отдыхать. Подумайте, может, стоит произвести ваших курсантов в лейтенанты, не дожидаясь экзаменов, и направить в войска? Быстрее в курс дела войдут…
«Свой «царский выпуск» [18] решил устроить, – подумал Марков. – Оно и правильно. Лучше лишние три месяца в полку, чем никчёмные теперь экзамены…»
18
В июле 1914 года особым царским манифестом юнкера и гардемарины выпускных курсов военных училищ были произведены в офицеры без экзаменов.
– Будет исполнено, – кивнул генерал.
– А завтра, – продолжал вождь, – проведём совещание по вооружениям. Прошу присутствовать. О времени и месте вас известят.
Марков торопливо прошагал по коридору, ворвался в собственную приёмную. Комната была пуста, ни Шкарбута, ни Добросклоновой. Взведённый после всех событий последних дней и бессонной ночи с вождями, Сергей вырвал из кобуры пистолет и бросился к кабинету. Дверь в него оказалась запертой. Командир подёргал ручку. Ему показалось, будто внутри кто-то приглушённо разговаривает.
– А ну, выходи, – крикнул генерал и хотел уже выстрелить в замок. Охрана на звук прибежит через полторы минуты.
– Выхожу, товарищ командующий, – раздался знакомый голос. Дубовое полотнище медленно приоткрылось, и в приёмную вышел, торопливо застёгивая китель, Филипп Максимович. На лице его можно было прочитать смешанные чувства: фальшивое раскаяние и глубокое удовлетворение.
– Что вы делали в моём кабинете, полковник? – спросил Марков. Меньше всего ему верилось, будто лукавый и ленивый помощник заперся, чтобы взломать замок или распилить стенку сейфа своего начальника. Тем более что по службе почти со всеми секретами он был знаком.
Из-за спины Шкарбута, поправляя причёску, выскользнула Татьяна. Она посмотрела на Маркова, покраснела. Тёмные глаза наполнились слезами. Девушка зарыдала в голос и выскочила в коридор.
«Ай да Шкарбут, ай да ходок, сукин сын, уестествил всё-таки Карменситу», – весело подумал Марков и приказал:
– Беги за своей цыганочкой, пока она весь штаб на ноги не подняла. Будешь потом отмазываться от обвинения в изнасиловании в рабочее время и на рабочем месте.
Помощника как ветром сдуло.
Сергей Петрович вошёл в кабинет. Здесь царил обычный порядок. Только на паркете рядом с кожаным диваном валялась красная роза.
Иосиф Виссарионович приехал в Кремль с Ближней дачи непривычно рано – в половине девятого утра. Наркомы и прочее начальство, а также все сотрудники различных ведомств, приученные к ночному режиму работы вождя, в это время видели первые сны. А самые невезучие только добирались до собственных квартир.
Он вошёл в свой кабинет, проветренный, но окна наглухо зашторены,
Хозяин снова взял первый лист, внимательно изучил схему. Судя по ней, тайный ход в стене соединялся с подземным туннелем, который исчезал за кремлёвской стеной. «Как бы не пришлось самому воспользоваться», – подумал Сталин, представил себя ползущим по узкой каменной кишке и невесело рассмеялся. Автоматически отложил записку Гурджиева. Под нею оказалась ещё одна страница, тоже исписанная характерным стелющимся почерком гуру: «Учителя спросили, надо ли отвечать добром на зло? – А чем тогда вы будете отвечать на добро? – спросил Учитель. – Добром следует отвечать только на добро. На зло надо отвечать не злом, а справедливостью». Сосо хмыкнул. Совет мудрый и своевременный. Но откуда у старого друга такая осведомлённость о ситуации, в которой оказался он, Иосиф? Вождь нажал кнопку вызова, в кабинет тут же вошёл Поскрёбышев.
– Кто принёс это? – показал на лежащие на столе бумаги Хозяин.
– Я, – растерялся секретарь. – Как и каждое утро. Папка «К докладу».
– Я говорю не о папке. Я говорю вот об этих документах. – Почему Сталин назвал послание от Гурджиева безликим словом «документы», он и сам не смог бы объяснить. Возможно, сам того не понимая, не захотел, чтобы кто-либо знал о его контактах с просветлённым.
– Кроме меня и уборщицы в кабинет никто не входил. Пока шло подметание и протирание мебели, как и положено по инструкции, присутствовали я и прикреплённый командир управления охраны. Он стоял в дверном проеме, но мог наблюдать всё пространство помещения. Незаметно подложить бумаги никто из троих не мог.
– Хорошо, – промолвил Иосиф Виссарионович, – можете вернуться на рабочее место.
Вождь с самого начала понял, каким образом появилось на его столе письмо. Он думал, что Гурджиев способен проникать в любые апартаменты, оставаясь незамеченным. То, что это доступно старому надёжному другу, ещё в первый раз неприятно удивило Хозяина. Особенно в нынешних обстоятельствах. «Не кабинет, а проходной двор, шени деда, – выругался он про себя. – С этим надо что-то делать».
Через семь лет, в 1948 году, автомобиль Гурджиева попадёт в аварию. Гуру погибнет. Он всегда любил гонять на предельных скоростях. Но всё же поползут слухи, что катастрофа подстроена. И что заказчиком несчастья был Сталин, а исполнителем – Берия.
Лось всю ночь метался по кабинету, матеря Маркова, вождя, Берию, всю свою идиотскую жизнь. Прикончить злобного сморчка – святое дело. Именно поэтому нельзя было объединяться с НКВД. Правый суд этим будет низведён до разборки среди властвующих крыс. Стать такой же крысой? Лучше сдохнуть.
В половине девятого без стука вошел Хрусталёв, осмотрел начальника, вздохнул и покачал головой:
– Выгляд, как после глубокого запоя.
Владимир удивился, с чего это майор позволяет себе… А Иван Васильевич торопливо заговорил: