Парадокс Апостола

Арье Вера

«Интересно увидеть, каков же гондольер», – подумала она.

Гондольером оказалась немолодая женщина, державшая в одной руке картонный стаканчик с кофе, а второй неистово дергавшая за какие-то скрипучие рычаги.

Поезд был полупустой: так рано в Л’Иль-Русс отправлялись немногие. Анна устроилась в конце вагона и принялась смотреть в окно. За ней расположилась компания студентов, говоривших на смеси итальянского с французским. Они обсуждали вчерашнюю вечеринку и прочие отпускные приключения, какие случаются в юности почти с каждым, оказавшимся в курортной зоне в веселой компании ровесников и алкоголя. Анне было неудобно подслушивать. Она отлично понимала, о чем идет речь, и от этого чувствовала себя неловко.

Языки

всегда давались ей легко. В семье говорили по-русски и по-гречески, вокруг часто звучала узбекская, украинская, белорусская речь: во время войны в Ташкент было эвакуировано более полутора миллионов человек со всего Союза. Родители папы перебрались туда из Ленинграда в самом начале Великой Отечественной. Ее дед работал фотокорреспондентом в местной газете, пешком обходил ближайшие деревни, делал репортажи. По пути собирал полузасохшие фрукты, а осенью – подгнивший картофель. Этим и жили, папа тогда был совсем маленький, и его подкармливала узбекская семья, приютившая их в первые годы эвакуации. Из Ташкента они уехали в восьмидесятых, когда папе наконец предложили место в крупном московском научно-исследовательском институте.

***

Состав тронулся и, не спеша, стал набирать обороты.

Через несколько минут перед пассажирами развернулась ослепительная панорама – бескрайнее, щедрое на все оттенки синей палитры море и поросшие густым кустарником шишки гор. Остров выгодно отличался от лысоватых греческих Киклад, где хоть и радовался глаз бесконечному морскому пейзажу, но отсутствие зелени создавало ощущение некоторого однообразия. Анна не могла оторваться от окна, в котором широкие белые пляжи сменялись крошечными скалистыми бухтами. Каждая из них могла бы стать местом действия приключенческого романа! Иногда поезд шел прямо вдоль линии моря, и ей удавалось рассмотреть в деталях многослойный рельеф дна. На восьмой остановке она не выдержала: желание прыгнуть в эту прозрачность было просто непреодолимым.

Анна вышла, предварительно сверившись с расписанием. Следующая «гондола» должна была сделать здесь остановку всего через час.

Камерный пляж в обрамлении зонтичных сосен приютил этим утром лишь ее и большую корсиканскую семью. Корсиканцы разбили настоящий бивак: несколько широких полотенец, стульчики, два зонта и компактная палатка для тех, кому захочется вздремнуть, спрятавшись от полуденного солнца. Семья оказалась многодетной: младшему – годика три, он выкапывал ямку в белом песке, чтобы заманить в нее лохматую собачку, которая прыгала вокруг него, заливаясь радостным лаем. Старший размашистыми мощными гребками уплыл к скалам ловить каких-то морских обитателей. Мать с отцом нарезали фрукты и свежий пористый хлеб. Женщина протянула полумесяц дыни среднему сыну – мальчику с необыкновенно тонкими чертами лица, сидящему в инвалидной коляске. Вернулся старший, и не с пустыми руками. В пластиковом мешочке что-то бултыхалось, он сел возле брата, и они принялись оживленно обсуждать содержимое импровизированного сосуда. Звонкий смех, поцелуи, объятья. У островных жителей, привыкших существовать тесной коммуной, будь то корсиканцы или греки, любовь к близким возведена в абсолют. Семья в этих местах – главная человеческая ценность, единственная религия, во имя которой совершаются все поступки…

Накануне вечером таксист, везший Анну в отель после концерта, рассказывал о себе и своих близких. Он и его двоюродный брат, выросшие под общим кровом, сильно повздорили. Им к тому времени было уже за сорок, они жили в разных городах, что позволяло годами избегать общения. Однажды они столкнулись на семейном торжестве и так и просидели, не сказав друг другу ни слова.

– Я ему ту историю простить никогда не смогу. Это личное. – Таксист нервным движением поправил воротничок полосатой рубашки. – Но знаете что? Когда год назад какие-то подонки избили его и забрали кошелек, и он пролежал без

памяти на обочине до самого утра, я все-таки встал, оделся и поехал в его город. Я их нашел. И сделал то, что нужно было сделать… А с ним мы до сих пор не разговариваем.

Старший сын достал складной столик, колоду карт и жестами пригласил ее присоединиться к семейной игре. Анна поблагодарила, пояснив: ее поезд в Л’Иль-Русс на подходе; да, она на Корсике впервые; спасибо, и вам чудесного дня! От сочного персика отказаться не удалось, она перекинула сумку через плечо и, помахав дружелюбной компании рукой, направилась в сторону железнодорожного полотна.

Увы, поезд не пришел. Как оказалось потом, «гондола» сломалась в пути, долго ждали станционных мастеров из Кальви, не обошлось и без тягача, отбуксировавшего состав вместе с измученными пассажирами до пункта назначения. Этот досадный технический форс-мажор оставил ей всего несколько часов на осмотр Л’Иль-Русс до наступления темноты.

В гостиницу она вернулась уже за полночь, всполошив кудлатую хозяйскую собаку, которая хрипло гавкнула, загремев тяжелой цепью, и снова улеглась досматривать свой собачий сон.

***

За стеклом оконной рамы гулял зябкий ветерок, и до завтрака оставалась еще куча времени. Надев кроссовки, Анна отправилась на пробежку вдоль склона горы. Навстречу брел пастух со стадом размеренных и послушных овец, мелодично позвякивавших медными колокольчиками. Тропинка нырнула в густые маки 4 , где получалось бежать легко и ритмично.

4

Мaquis (фр.) – заросли кустарника, характерные для средиземноморского побережья.

Воздух был прозрачным, еще не загустевшим от зноя, и где-то совсем рядом прохладно шумело море: Анна приближалась к бухте, но все еще не видела ее из-за пышной скученной зелени. Деревья расступились на краю невысокого клифа, нависающего над крошечным пляжем. В нескольких метрах от берега на волнах покачивалась надувная моторка, в воде никого не было видно.

Из-за ближайшей скалы вдруг вынырнули две головы, затем постепенно появились и сами аквалангисты. Их силуэты казались несколько карикатурными: один был похож на хорошо заточенный черный карандаш, а другой смахивал на игрушечного пупса человеческих размеров.

Аквалангисты сняли свое снаряжение, и Анна узнала в них своих недавних соседей по джазовому концерту. Они что-то обсуждали, по-дружески хлопая друг друга по плечам. Крепыш порылся в рюкзаке, выудил оттуда бутылку воды и маленькие деревянные ракетки. Завязался жаркий поединок: мячик подскакивал, совершал невероятные кульбиты и, ударившись об ракетку соперника, бумерангом летел обратно. При всей кажущейся внешней неспортивности, южанин давал фору противнику, двигаясь с удивительной ловкостью и ни разу не промахнувшись. Его рослый напарник тоже мог отразить практически любой удар, но в его движениях ощущалось отсутствие игровой практики. «Ракет'aки, какое знакомое развлечение, ох, я бы им сейчас показала высший пилотаж». Этим нехитрым видом спорта в Греции владел, наверное, каждый: летом вся прибрежная полоса Эллады представляла собой поле для игры в «ракеточки».

Судя по всему, игра была окончена в пользу южанина. Он что-то сказал приятелю, и они крепко обнялись. Анна наблюдала, как пара надрезает багеты, укладывая туда ломтики ветчины, и разливает кофе из небольшого термоса. Опираясь на локоть и утопив ноги в песке, ее соотечественник что-то рассказывал, отпивая из стаканчика дымящийся напиток. Волосы, едва высохшие после купания, лежали по-мальчишески небрежно, спадая длинными прядями на загорелое лицо.

«И что это я шпионю за незнакомыми людьми? Хозяйка наверняка уже угощает всех постояльцев блинами из каштановой муки, а я тут подглядываю…»