Параграф 78
Шрифт:
Док сделал знак: выйдем. Я с готовностью вышел.
– Что это? – спросил Пай. Он вроде бы слегка оклемался.
– Она сгорела, – сказал док. – От мозга остались ошмётки… В фигуральном смысле, – добавил он, подумав. – Но изменения всё равно необратимы.
– Как это у вас говорят – «овощ»? – спросил Скиф напряжённым голосом.
– У нас говорят «растение»… – протянул док, глядя куда-то мимо. – Нет, это не совсем растение, двигательные функции не затронуты. Но в поведенческом плане это даже и не животное…
– Тогда, может, продадим её на органы? – хихикнул Фест.
Док странно посмотрел на него, а Скиф врезал по шее, но Фест, похоже,
69.
Я разобрался с замком и запер дверь. Эту проблему мы отложили до лучших времён. Если только наступят когда-нибудь лучшие времена…
Лабораторный блок.
Я сверился с план-картой. Да, всё верно: занимает половину верхнего этажа, этакая коробочка пятнадцать на сорок пять на пять метров. Но коробочка была разгорожена весёленькими светло-синими поликарбонатными панелями так, что получался Т-образный коридор, узкий и высокий, с длинной перекладиной и короткой ножкой. То есть получалось две немаленькие выгородки – надо полагать, герметичные. Панели были полупрозрачные, ровно настолько, чтобы не видеть, что за ними происходит.
Там, где ножка упиралась в перекладину, стоял журнальный столик и пара пластиковых стульев. На столике лежал раскрытый «Огонёк». Пепельница в виде выдолбленного пенька валялась у стены. Окурки – штук сорок, не меньше – рассыпались длинным косым веером.
Двери овальной формы с массивными резиновыми уплотнениями и уже привычными рычажными дверными ручками выходили сюда из обеих выгородок. На дверях не нашлось никаких надписей или пиктограмм. Надо полагать, все и так всё знали.
Я посмотрел на дока. Лицо его, и так не слишком округлое, осунулось, скулы торчали, вокруг глаз образовались чёрные круги, как у лемура.
– Это – биохимия, – кивнул он на правую дверь. – Это – наносборка, – на левую.
– Куда пойдём?
– Не знаю… Остался только Тихон. Если никаких нежданчиков… По штатному расписанию Тихон здесь, в нано. Как на самом деле – не имею представления.
– Тогда я не понимаю… – я опять полез в план-схему, – а где же конференц-зал?
– Тоже здесь. В сущности, вся наносборка – полтора на полтора…
70.
Я вообще-то ожидал разгрома и копоти, поэтому вид ярко освещённого и вылизанного помещения меня озадачил. Оно не имело никаких внутренних перегородок, кроме чего-то, напоминающего пластиковую душевую кабину, в дальнем углу. Справа и слева, вдоль полупрозрачных стен, стояли длинные столы с рядами приборов, которые я поначалу принял за большие микроволновки: шкафы с прозрачными дверцами и кнопочными панельками управления. У непрозрачных стен стояли высокие, до потолка, металлические стеллажи и металлические же шкафы. В центре комнаты под широким кольцеобразным бестеневым светильником стоял кольцеобразный же стол с несколькими белыми стульями вокруг него.
На одном из этих стульев спиной к нам, упав лицом на стол, сидел человек в белом халате. Одна его рука была подложена под голову, другая – мёртво висела к полу.
– Тихон! – позвал док. – Тихон!
Звякнуло эхо.
Подтянулись наши – все, кроме Спама, он держал тыл. Думаю, у них уже начинался предфинишный синдром, тем более, что дистанция досталась не из лёгких. Да и разболтались ребятишечки на гражданке, форму утратили…
Впрочем, пока это проявлялось только в общей тяжеловатости и смазанности движений, не
Пока я первым планом сознания оценивал окружающую обстановку, вторым планом – выстраивал возможную схему действий. Итак, у меня имелось два слабых звена: Фестиваль и Лиса; два сильных звена: Люба и Скиф; более или менее надёжные середнячки: Пай и Спам; и две тёмных лошадки: док и некто Гудвин.
(С какого-то момента я перестал себя полностью контролировать. То есть я контролировал себя на восемьдесят – условно, конечно – процентов. Но что сейчас происходит в никак не проявляющих себя двадцати – я не имел представления.)
Тем временем док, прикрываемый Любой, подошёл к сидящему. Я почувствовал какую-то неправильность, какое-то нарастающее напряжение в этих трёх фигурах. Будто на них подули из-за невидимых кулис струёй воздуха, или подсветили снизу, или что-то ещё…
Но это длилось секунду, не больше. Потому что через секунду человек в белом халате поднял голову и медленно распрямился.
71.
Док заглянул ему в лицо и дал мне знак подойти.
Щекастый мужчина лет шестидесяти – самый возрастной из тех, кого мы видели здесь. У него была бугристая лысина с венчиком тонких слипшихся грязновато-седых волос, очень редкие брови и красные опухшие веки почти без ресниц. Губы были покрыты коркой и искусаны в кровь.
Он очень медленно повернул голову в мою сторону. Глаза, в густой малиновой сетке сосудов, чуть скосились, тут же дёрнулись обратно, – и, хотя мимика у него была никакая, я понял, что он терпит нестерпимую боль.
– Вы… кто?..
– Министерство по чрезвычайным ситуациям, – соврал я. – Спасательный отряд. Мы приняли ваш сигнал.
– Оружие… есть?..
– Есть.
– Застрели меня… скорее…
– Есть другой способ помочь вам?
– Времени… не… оста… лось… всё… че… но…
И он пошевелил левой рукой – той, на которой лежал.
Предплечье его, от кисти и почти до локтя, было испещрено следами уколов – не меньше двадцати, – и рядом с каждым стояли цифры, выведенные шариковой ручкой. Как я понял, дата и время. Потом – просто время.
– Пожа… лу… ста…
Он почти скулил. Я посмотрел на дока. А док смотрел на сидящего, и лицо у него было, как у Пая, – то есть ничего не выражающее.
– Тихон, – ещё раз позвал док. – Тихон, ты меня узнаёшь?
Тихон медленно полез в карман, достал очки, криво нацепил их на нос. Потом снял и положил в карман. Снова достал и надел. Снова снял.
– Готов, – сказал док.
Я так и не понял, с какой интонацией он это сказал. Но уж точно без сожаления.
Потом он достал из кармана маленький ПСМ, поднял Тихону левую руку вверх – и выстрелил в подмышку.
Было двадцать часов четырнадцать минут. С момента высадки прошло четыре часа.
72.
Я отправил разведчиков с заданием: методично прочесать весь этаж. Вряд ли остался кто живой, но порядок должен быть.
Док оказался прав: передатчик нашёлся здесь, в конференц-зале: комбинация из пульта проводной связи, плоской коробки с ручками настройки, пучка проводов, нескольких конденсаторных банок и грубо намотанной проволочной катушки. От всего этого безобразия под заглушку на стене уходил тонкий провод.