Параграф 78
Шрифт:
82.
После док ответил ещё на несколько животрепещущих вопросов: почему не годятся мёртвые крысы; почему, если мы сами состоим из аминокислот, нельзя использовать, к примеру, нашу собственную кровь (по двум причинам: во-первых, все наши аминокислоты лево-, а не правовращающие, во-вторых, пирролизин в состав человеческого белка не входит, а только в белок каких-то бесконечно древних бактерий); зачем так сложно? – чтобы нельзя было спереть и начать производство на стороне; но на самом деле они тут всё-таки нарушали одно основополагающее правило, теперь уж какой смысл скрывать: при экспериментах подобного рода требуется всё
Про таймер, если можно, подробнее, попросил Скиф.
Ничего обнадёживающего: после воздействия ингибитора вирус перестаёт размножаться и через двенадцать часов распадается практически без следа.
А без воздействия?
Вирулентность сохраняется довольно долго; если создать вирусу идеальные условия, то несколько лет. В реальных условиях вирус разрушается достаточно быстро, это всё-таки не конечный продукт, а демо-версия.
Разрушается чем?
Температура выше плюс восьмидесяти, давление свыше пяти атмосфер. СВЧ–поле. Жёсткий ультрафиолет. Чистый кислород. Ультразвук…
То есть убить этих тварей можно, только сунув голову в микроволновку?
Ну… да… – док виновато развёл руками.
Сволочи вы, сказала Лиса, шмыгнув носом. Взять бы вас…
Сволочи уже получили своё, сказал док. Жаль, что не все. Но те далеко и высоко, отсюда не достать…
А ты?
Я вёл проект «Гений»…
83.
Он вёл проект «Гений», видите ли…
Я уже говорил, что испытывал определённое беспокойство по отношению к себе самому: во мне образовался и всё увеличивался сектор сознания, который я не контролировал. Там что-то происходило, но я не знал, касается оно меня или нет – и я ли это вообще. Может быть, что и не я вовсе. А Билли Миллиган [1] .
1
Билли Миллиган – один из самых известных в истории мировой психиатрии больных с синдромом множественной личности. В его сознании «жили» одновременно четырнадцать совершенно разных людей.
Так вот, когда док произнёс эти слова: «я вёл проект «Гений»», – это тёмное неконтролируемое пятно захватило уже больше половины моего сознания, и одновременно с этим я увидел вход, туннель, лаз, ворота, портал – в общем, что-то, что вело туда. За стену. За горизонт. За… за не знаю, что.
Я не удержался. Я шагнул.
84.
Описать то, что я там увидел, невозможно. И слово «увидел» на самом деле не подходит. И нельзя сказать, что я переменился, стал другим и так далее. Объясняющие слова не то что не отражают сути, а наоборот, уводят от темы.
Я был слеп и прозрел? – не то.
Я болел и выздоровел? – не то.
Я был человек, а стал бог? – не то.
Всё не то.
Просто потому, что в истории человечества никогда ничего подобного не происходило, а значит, и в языке, и в мышлении не имелось слова, подходящего для обозначения.
85.
Я стал другим. Я стал понимать
Рассказать? Или пусть это будет загадкой и дальше?
Пусть пока побудет загадкой… Впрочем, вы и так уже обо всём догадались, просто правда не хочет умещаться в сознании, она другой, непривычной формы.
А главное – она, эта правда, неинтересна и некрасива. И не ведёт ни в какие выси и дали. Вообще никуда не ведёт. И когда на табло станет 00:00:00 – эта правда кончится без следа.
Чёрт с ней. Мне всё равно, догадаетесь вы или не догадаетесь. А главное, вам это тоже должно быть всё равно. Правда вас не спасёт и не сделает лучше.
Но мне следовало скрывать от ребят, что я стал другим, потому что, если меня заподозрят, это сильно осложнит ситуацию. Я стану как бы вне закона.
И ещё: я теперь точно знал, что нам отсюда не выбраться. Мы кончились. И действовать надо, исходя из этого положения дел. Тупо и равнодушно.
86.
Я встал, тем самым объявив собрание закончившимся.
– Товарищи офицеры. Напоминаю, что основное наше задание – уничтожить лабораторию. Поскольку группа подверглась воздействию вредоносного фактора и заражение подтверждено лабораторными исследованиями, то в действие вступает параграф семьдесят восемь…
– Группа должна самоликвидироваться, – пробормотал Скиф, тщательно разглядывая свои ногти. Ногти у него были какие-то неправильные, всегда ломались и расслаивались, он очень переживал.
– Док! – Люба развернулся всем корпусом. – И что, никаких шансов?
Док смотрел куда-то мимо всех, чуть поверх. Он словно бы не слышал вопроса. Мы ждали. Док покачал головой.
– Ну, не может же быть…
Не знаю, кто это сказал. Наверное, все хором подумали.
Потом док сказал:
– У меня началось, ребята… Точно, началось.
На лице его появилось растерянно-счастливое выражение. И с этим выражением – бережно, словно боясь расплескать – он встал, вынул из кармана ПСМ и аккуратно выстрелил себе в сердце.
87.
– Сукин сын! – кричал Фест. – Сбежал? Сбежал, да? Сбежал?
Он тряс дока за грудки, но тот уже был не здесь.
88.
Что ещё?.. Да, была безобразная сцена. Недолго, но была. Но я не хочу об этом рассказывать. Имею право. Почему-то считается, что следует вываливать о людях все гадости и совершённые ими глупости – тогда, дескать, мы вам поверим, поймём: вот так оно и было на самом деле, вот так себя ведут живые люди!.. Хрен вам, и ничего-то вы не понимаете в живых людях. Впрочем, и я не понимаю. И никто не понимает.
Я, конечно, ожидал, что кто-то начнёт истерить. Такие вещи неизбежны. Но дело в том, что начали истерить вовсе не те, от кого я этого ожидал. И развивалась вспышка не так, как я мог себе представить. И уж никак я не ожидал того, кто и как положит конец истерике.
В общем, довольно скоро всё кончилось…
Стоп. Не совсем так – или даже совсем не так. Это тот Гудвин, который был раньше, был вот только что – не смог предвидеть, представить и ожидать. А тот Гудвин, который получился несколько минут назад, видел и эту схему происшествия, и другую схему, которая реализовалась бы, произнеси имярек не те слова, а чуть-чуть другие, – и третью схему, и четвёртую…