Параметрическая локализация Абсолюта
Шрифт:
– О чём сокрушение твоё, отче? – пропищал ему на это робот. И повторил слова титанов: – Какого спасения чаешь? Али не воцарилось волею Бога гармония и счастье в целом мире? Зачем роптать дерзаешь?
– Не соблазняй меня, добрый робот. Ты из холодной стали кузнецами выкован, а мы из плоти вылеплены Самим Господом, и в каждого из нас душа искоркой вложена. Прими совет: молчать лучше о том, что не ведомо тебе.
– Напрасно род свой превозносишь, странник, – прожужжал робот. – На всё Божья воля, и на плоть, и на сталь воронёную. Равны все твари перед Вседержителем. Али думаешь, что без Его промышления появилось бы племя роботов? Знай же, что сам я, своими глазами, видел Господа. И говорил с Нею, и слышала Она меня, и милость Свою явила моему
Встал тогда отец Вениамин и сказал в волнении сильном:
– Прости меня, добрый робот, за слова необдуманные. Твоя правда – не мне, грешному, судить о Божием замысле, в кого вложил Он душу, а в кого – нет. Коль истинно Богородицу ты видел, счастье тебе великое. Един Бог для всякой твари, едина и Матерь Божья. Но для всякой твари у Господа Свой завет: для человеков один, для зверей – другой, а для роботов – третий. И вижу я, милый робот, что отступили люди от завета, им данного, и всё дальше от него отдаляются, во грехе погрязая. Посему слова твои о спасении – не про человеков. Вы спаслись праведностью своей, у нас же впереди Страшный суд. Пойми теперь, что не ропщу я, но плачу. Прощайте!
Поклонился он маленькому народу в пояс, перекрестил их и путешествие своё не откладывая продолжил.
9. В радость и пользование
Спустя сорок дней приблизился отец Вениамин к неприступной горной гряде, хребтом в облака уходящей и приют дающей многим белым орлам. Смекнул он, что это и есть та самая гора, на которой мужи учёные подвизаются. И обратился отец Вениамин к орлам с просьбой смиренной, чтобы указали ему дорогу сквозь угрюмые утёсы. По-человечьи гордые птицы не говорили, однако же уразумели отца Вениамина и провели его тропкой незримой меж двух отвесных ущелий. Поблагодарил отец Вениамин орлов и благословил их иконою святой, а они подарили ему на прощанье красивый камень-хрусталь, с застывшим внутри золотым жуком мезозойским.
Оказался отец Вениамин на бескрайнем каменном плато, высоко над материком вздымавшемся и усыпанном приятным глазу жёлтым песком. Он пошёл вперёд, вперёд и скоро увидал большие белые дома в виде шаров, кругом же были рассажены ровными рядами колючие кактусы. Странны были отцу Вениамину столь необычные вкусы устроителей, но не испугался он, ибо всякое в жизни повидать успел. Не устрашился и железного забора, антеннами и камерами украшенного – открыл калитку и во двор ступил. Во дворе том стояла скамья, а на скамье сидел человек с огромной головой, облачённый в белый ватный халат и синий со звёздами колпак.
– Здравствуй, добрый государь! – приветствовал его отец Вениамин.
– Здравствуй, отче, – отвечал ему человек рассеянно.
– Верно ли сказывают, что обсерватория здесь расположена?
– Верно.
– Ты и есть ли один из премудрых мужей, за светилами наблюдающих?
– Так.
– И правду ли говорят, что парит меж планетами человек, Господа видевший?
– Да кто ты каков есть, что вопрошаешь? – свёл брови учёный муж.
– Звать меня Вениамин, странник я. Иду в Иерусалим, Бога молить, чтоб милость явил роду людскому, ибо непосильно последнее искушение, и никто не спасётся. Богатыри же, брега Беландии обрывистые охраняющие, соблазняли меня о Втором пришествии…
Учёный тем временем в сторону отвратился и отца Вениамина не слушал. Тонким пёрышком писал в книжице математические знаки и разные числа. Тронул отец Вениамин его за колено, и вздрогнул он, встрепенулся. Обратился вновь к отцу Вениамину и вдруг хрусталь его горный заприметил; отец Вениамин же держал его в ладони. Что сие у тебя, отче? Сие есть горный камень, а внутри заключён мезозойский жук драгоценный. Возьми и владей им, коли по нраву пришёлся. Принял учёный муж из рук отца Вениамина хрусталь и возрадовался как дитя, и много благодарил его. Огорчился отец Вениамин:
– Как же, милый человек, так происходит, что жук окаменевший тебя занимает более Отца нашего небесного? Али не про
– Несправедлив упрёк твой, странник. Жук – Божия тварь, и нет в том греха, чтобы к творению интерес обнаруживать, – разъяснил премудрый муж терпеливо. – Мы, смиренные Академии наук обитатели, не дерзаем помыслами до Бога подниматься, ибо непомерно велик Он для нашего разумения. Творение же, напротив, дано нам в радость и пользование. Видишь главу мою? Неспроста она столь велика, а с целью мир поднебесный изучать к вящей славе Создателя. Как дитя забавляется зверушками, любящим отцом из сучка выструганными. Разумеешь ли меня?
Подивился отец Вениамин словам учёного и не стал спор продолжать, про себя веруя крепко, что истинно только Писание; умствования же самочинные – от лукавого. Учёный же, не дождавшись возражений, удовлетворился и повёл отца Вениамина в круглое здание, именуемое обсерваторией, чтобы человека космического зреть.
10. И тьма не поглотит её
Долго поднимались они по лестницам, сталью гудящим, всё выше и выше сквозь краснокирпичные этажи, долго петляли по гулким коридорам с электрическим светом, пока не оказались наконец в покое, сплошь заполненном экранами, мониторами и разнообразными научными приборами. Управлялся с ними приземистый человек по имени Александр, с густой смоляной бородою, облачённый в кафтан со многими карманами, а в каждом из карманов помещался особый инструмент, то лупа, то ланцет, а то и батарейный фонарик. Учёные переговорили меж собой об интегралах, умилились золотому жуку и стали показывать отцу Вениамину космические изображения. Вот дальняя планета, вот облако метеоритное, вот галактика, а вот и наша Земля-колыбель, нежная, ясная, несказанно прекрасная, в чёрной пустоте плывёт вокруг Солнышка, и тьма не поглотит её. Ахнул отец Вениамин: да как же возможна такая красота? Приятно стало Александру, и разъяснил он отцу Вениамину: сии картины получаем мы с кораблей, в открытом космосе плывущих и нам свои открытия сообщающих посредством радио. Смотрел отец Вениамин и насмотреться не мог, смотрел и восхищался силе знания человеческого, до небес досягнувшего; но более того восхищался величию Господа, все миры создавшего по воле Своей.
Однако недолго восхищение длилось – вдруг появился на экране несуразный предмет, до той поры тенью Луны сокрытый. Протёр отец Вениамин глаза, перекрестился, но не сгинуло наваждение: предмет тот был огромной босой ногою.
– Что за напасть? Ужели это и есть тот самый человек космический?
– Верно, отче, тот самый, – подтвердили учёные.
– Побеседовать я хотел бы с ним.
– Можно, хоть и непростое это дело, нет ведь в космосе ни воздуха, не звуков. Но мы вот что придумали: плывут мимо космического человека корабли и фарой специальной ему азбуку Самуила Морзе передают. Он же в ответ подмигивает, также морзянкою. Вот тебе, отец, клавиши, пиши ему, что сказать хочешь. Как будет корабль плыть возле его лица, так и послание передаст, и ответ возвратит.
Отец Вениамин склонился над буквами и написал: Здравствуй, добрый человек. Учёные одобрили благопристойное вступление и повели отца Вениамина в трапезную, чтобы там ответа дожидаться. Трапезная помещалась в покое по соседству. Каменные стены её были чисто окрашены белилами, а сосновый пол тщательно навощен. Меж рядами дубовых столов, ломящихся от яств, сновали лакеи с приборами, пахло хлебом, пивом и дымком горячей печи. Раскрасневшиеся учёные мужи отдыхали от трудов и веселились: кто возглашал тосты, обнимаясь через стол, кто играл на рояле романсы, а кто неторопливо беседовал, дымя папироской. Многие тихо насыщались, склонившись к обильным блюдам. Товарищи отца Вениамина, приветствуемые коллегами, провели его к свободному месту и сделали знак казачку; казачок побежал и принёс водки. Отец Вениамин, не желая согрешить, исчислил в уме, сколько недель прошло со дня Пасхи, и только тогда позволил себе пригубить.