Параметры риска
Шрифт:
— Мы с доктором, Пучковым и Хомутовым вышли к месту, где стоял Голодов: его было видно издалека. Что произошло — толком никто не представлял, потому что Голодов что-то темнил. Во время радиосвязи не сказал четко, что там на самом деле. Сочинял что-то… Поэт! Мы пришли раньше Орловского и думали взять Лешку за шкирку и вести вниз. А как посмотрел я на него, нет, думаю, пусть лежит парень до доктора., Зрелище, было, по свидетельству спасателей, тяжелое. Огромный синяк- гематома — закрывал пол-лица. Москальцев лежал на снегу. Смотрел не мигая на Эверест одним только глазом.
Хотя как могло обойтись? Счастье или случай, что остался жив. Но об этом Леша не думал. Он думал, что ребята завтра пойдут на гору и вернутся "со щитом". А его "на щите" теперь отнесут вниз. Это было, вероятно, не самое опасное место на ледопаде — две соединенные в стык лестницы образовывали узкий мостик через трещину. Параллельно с мостом натянута веревка, за которую нужно было зацепиться карабином. Но чувство испытателей покинуло ребят. Они помнили, что самое сложное их ждет впереди, у вершины, там, куда теперь приближаются Балыбердин с Мысловским. А ледопад — вещь привычная.
Не мне им напоминать, что ничего привычного в их маршруте быть не могло. Каждый шаг, даже по проложенному пути, таил в себе огромную опасность.
Москальцев не пристегнулся к веревке. Проходя покосившуюся лестницу, он оступился и, влекомый тяжелым рюкзаком, стал падать.
Я написал: "стал падать", и получилось ощущение, что все происходило медленно. Это результат рассказа самого Москальцева. Мягкий, обаятельный, спокойный, Леша рассказывал об этом событии так, словно видел его в замедленной съемке.
Вот он наклоняется и понимает, что, опрокинувшись, упадет вниз головой. А это хуже, чем ногами…
Вот хватается за перильную веревку, и веревка под тяжестью падающего тела вырывается. Но успевает "поставить его на ноги" в воздухе…
Вот он долго (пятнадцать метров — это высота современного шестиэтажного дома) летит, ударяясь о ледяные выступы…
И, наконец, лежит. И видит далеко на фоне неба фигуру Голодова. Тот спускает ему веревку, Москальцев
сам (потому что кто ему может помочь в этой ситуации?) привязывается и с помощью Голодова начинает выбираться из ледяного мешка…
Все это было удивительно. И то, что он жив. И то, что сам после падения выбрался из трещины. И то, что плакал не от боли, а от обиды, что не увидит Эвереста в тот момент, когда все муки подготовки и прохождения маршрута были позади и оставался только праздник. Трудный, великий праздник восхождения на Эверест.
Так, на "ровном месте", выбыл из команды Хомутова Леша Москальцев. Была четверка. Стала тройка.
Минут через сорок после Трощиненко к Москальцеву поднялся доктор Орловский. Он определил серьезное сотрясение мозга, остальное — пустяки: ушибы….
— И все! — продолжал рассказ Трощиненко. — Взяли станок (на нем носят рюкзаки и прочую поклажу), погрузили человека и понесли по очереди, метров по тридцать, по сорок. Так и тащили. Он был в совершенном шоке. Не потому, что упал или
Я его успокаивал, как мог. Говорил: Леша, когда мне дали высоту не выше базового лагеря и я понял, что горы мне не видать, я всего две недели не спал. Ну и ты не поспишь две недели. Но ведь ты в основном составе! Ты нюхал воздух выше восьми тысяч метров! У него от удара на лбу отпечаталась шерстяная шапочка. Значит, удар был очень приличный. Так мы его и несли…
Потом встретили нас Овчинников, Романов, шерпы. Появились носилки. Стало совсем просто нести. К этому времени мы уже перевалили его через трещины, где установлены в качестве мостков такие же лестницы, как та, где он… Ну мы перенесли его четко. Не первый раз!
К этому моменту, когда Леша Москальцев занял свое печальное место в палатке, Бершов и Туркевич, поставив себе расход кислорода на два литра, быстро шли на помощь Балыбердину и Мысловскому.
Они надели на себя все теплые вещи, потому что никто не знал, что такое ночное восхождение на Эверест. Поначалу им было жарко — так резво стартовали. Рюкзаки, по ощущению, были килограммов по двенадцать: три баллона кислорода, кошки (у Мысловского свои пропали с рюкзаком, и ему несли ефимовекие), питание, фляги и фонарик, который перед выходом из па-рглатки сунул Туркевичу в карман Сережа Ефимов.
Быстро пройдя две веревки до Западного гребня, они вышли на него и повернули к вершине так же, как и первая двойка, не оставив метки у поворота. Впрочем, возможно, ночью они бы и метки не нашли. Временами луну затягивало облаками, и снежная крупа неслась с неба…
В это время Балыбердин с Мысловским продолжали мучительно медленно движение вниз. Холод и невыносимая жажда донимали альпинистов. Особенно Балыбердина, который дышал сухим — «забортным» — воздухом. Шел тринадцатый час после их выхода из пятого лагеря.
Бершов с Туркевичем приближались к месту встречи. А где это место, они не знали. Пока шли по гребню — вверх, а вот за каким «углом» находится первая двойка, не представляли. Иногда они видели следы на снегу, потом теряли их…
— Двойка имеет рацию? — спросил Балыбердин Тамма.
— Да, — ответила база. — Володя! Если ты в состоянии двигаться с открытой рацией, то двигайся с открытой.
Но Балыбердин ответил:
— Вробще-то это сложно. Если они к вам обратятся, — сказал он прерывистым голосом, — скажите, что маршрут наш проходит так: если идти от них, снизу, то все время надо брать правее и по самым верхушкам гребешков. Не нужно брать влево.
— Как ваше самочувствие и как вы спускаетесь? Какой темп?
— Спускаемся очень медленно. Но все-таки спускаемся, работаем потихонечку… Постоянно идет снег. Видимость сто метров.
Туркевич с Бершовым все переговоры слышали и по голосу почувствовали, что Володя очень устал.
Но даже при почти запредельных для жизни нагрузках они сохранили способность реалистически мыслить, хотя сначала Мысловский считал, что вызов на помощь группы Иванова не был необходим, что они могли дойти до пятого лагеря сами.