Парашюты на деревьях
Шрифт:
Двое суток мы строили себе землянку в двухметровом обрыве. Потолок укрепили нетолстыми кругляками, которых, чтобы не вызвать подозрения, наносили из соседнего квартала, хотя рядом лежали целые штабеля. Как и в первой землянке, вход замаскировали мохнатыми елочками, которые не срезали у корня, а пересадили, чтобы они не сохли и не осыпались. На ночь вход изнутри занавешивали плащ-палаткой. Теперь мы вновь остались одни, оторванные от внешнего мира. Как только более или менее привели в порядок землянку, стали включать радиоприемник. Настраивали его на разные волны. Слушали Москву, Берлин, Лондон… На нашем направлении на фронте было
Договорились с Генкой проверить тайники. Прежде всего решили добраться до почтового ящика № 2. До него далеко — километров двадцать. Пошли окружным путем, искали место, где канал Тимбер начинается, вернее, является продолжением небольшой речушки. Это в открытом поле. Ночи стояли длинные и темные — шли смело, засад на полях не ожидали. Две ночи потратили на посещение всех почтовых ящиков и тайников. Решились заглянуть даже под кочку, где оставляли свои записки и бутерброды Громов и Лозовой. Везде было пусто. Оставили Райчуку сообщение о нашей новой стоянке: он мог бы ее найти, потому что, как и Шиллят, был лесным мастером, все окрестные леса знал хорошо.
Вернулись в свою землянку. Слушали радио, обрабатывали разведданные. Из продуктов у нас были только сухари. Но и они были на исходе, потому наш паек был, наверное, скуднее тюремного. Не было вблизи воды. Землю сковало. Снег мог лечь изо дня на день. И уже надолго — до весны. Лучшее время для перехода линии фронта, если бы мы на это решились, было потеряно. К тому же мы должны встретить свою армию в том районе, где вели разведку.
Главную трудность для нас теперь представляла добыча продуктов. Те средства, которыми мы пользовались летом, чтобы замести следы, зимой не годились. Радио слушать не хотелось: весь эфир заполонила Германия. Гитлеровцы на весь мир трубили о разгроме войск союзников в Арденах, приводили внушительные цифры пленных солдат и захваченной техники армии Эйзенхауэра.
— Дают фрицы прикурить нашим союзничкам, — криво улыбнулся Генка.
«Не падает духом парень», — подумал я с благодарностью, подтрунивает над американцами и англичанами, которые со свежими силами не могли устоять против натиска гитлеровцев, хотя главные силы их находились на Востоке, противостояли Красной Армии.
— Эх, Генка, был бы ты уже где-то киномехаником, крутил бы фильмы в сельских клубах… Колхозницы кормили бы тебя картошкой с капустой квашеной и спать на теплую печь положили, — говорю ему.
— Да ну тебя, хватит, — зло огрызнулся он.
Досидеться до последнего сухаря в землянке — мы такое допустить не могли. По одному сухарю спрятали в карманы — НЗ. А те, что остались, съели до последней крошки и вылезли из землянки.
— Хорошо бы идти во время вьюги, — мечтал Генка.
— Как-нибудь приладимся.
Вокруг лежал ровный, чистый, гладкий, как простыня, но не глубокий снежок.
СВОИ
— Слышишь? — дернул меня за рукав Генка.
Кто-то ходил недалеко от нас, время от времени постукивая палкой по деревьям. Мы спрятались, стали наблюдать — кто бы это мог быть? Постукивание
Мы переглянулись, не веря своим ушам. Бросились навстречу Шилляту. От радости сплелись в один клубок и покатились по снегу.
— Я был под Гильге, это на заливе, — начал рассказывать «партайгеноссе», когда радость наша немного улеглась. — Мы там прорубали полыньи во льду вдоль берега, чтобы русские по нему не могли зайти в тыл немецким войскам. Ничего не скажешь, глупое занятие. Но нацисты не могли оставить нас без дела. Короче говоря, я сбежал оттуда. Вся наша команда, сговорившись, разбежалась. Словом — дезертиры. Нас, может, будут искать, а может, и нет — теперь уже стало много неразберихи. — А как вы здесь?
— Да вот снег — куда ни пойдешь, всюду след за собой оставишь.
— Понимаю, дорогие товарищи. Я все время думал о вас. Теперь, когда наступила зима, вам тут нельзя оставаться. Пойдем ко мне. Моя «муттэр» сама первой предложила это. Мы подготовили для вас укрытие в сарае на чердаке.
— Это очень рискованно, — не скрывая радости и боясь, как бы «партайгеноссе» не передумал, осторожно заметил я.
— Войной рискованно все, что ни делаешь, даже если ничего не делаешь, — спокойно ответил Шиллят. — Нашли вашу записку, которую вы оставили Райчуку. Был у него: он долго болел, теперь поправляется. Советовались. Он одобряет ваше переселение. Договорились, что он пойдет в лес и долго не будет возвращаться. Вот я и забрел сюда в поисках соседа — мало что может с больным человеком случиться. — Он хитро улыбнулся.
— Благодарим. Мы этого никогда не забудем.
— Собирайтесь, и пошли. Пойдем дорогой — на ней много следов. Я буду идти впереди: если что, дам сигнал — три раза кашляну.
Генка подал из землянки одеяло, радиостанцию.
— Что это за сумка? — поинтересовался «партайгеноссе».
— Радиопередатчик.
— Ого! Но из дома передавать нельзя — сразу запеленгуют! — заволновался он.
— К сожалению, мы передавать не можем.
Шли по укатанной машинами дороге, а затем по тропе, через поле. Подошли к хутору. Кстати, вся деревня состояла из хуторов, окруженных полями. Возле стожка сена Шиллят дал сигнал остановиться, а сам пошел в обход к дому.
— Хальт! — послышалось с той стороны, куда пошел хозяин.
— Хальт шнауцен! — Донесся в ответ голос Шиллята. По-русски означало это так: «Заткни свое свиное рыло!»
— Это ты, Шиллят? — вновь спросил первый голос.
— Да. Я.
Было слышно, как открылись и закрылись двери. К нам подошел хозяин. Он махнул рукой — за мной. Вошли в сарай, и он закрыл ворота. В темноте, держась за него, подошли к лестнице.
— Залезайте, там наверху солома. Сидите тихо. В доме два солдата. Один из них только что выходил во двор.
Дом и сарай были под одной крышей. Стараясь не шелестеть, мы залезли на пахучую мягкую солому. Не успели снять с себя вещевые мешки, как вернулся «партайгеноссе».
— Это вам «муттэр» прислала, — как всегда в таких случаях, сказал он одну и ту же фразу. — Кушайте. Солдаты уже легли спать. Пойду и я. Спокойной ночи.
Утром вместе с завтраком хозяин принес нам и свежие газеты. Под реляциями о победных контрударах в Арденах были помещены фотографии, на них — длинные колонны пленных американцев.