Парень из преисподней (антология)
Шрифт:
Но оставим пресс-конференцию. Опустим торги Девиса с заинтересованными лицами. Не станем уточнять, сколько получил он за свое изобретение.
Ахометры поступили в продажу и с каждым днем становились дешевле.
Отметим также, что в самых известных картинных галереях и частных коллекциях обнаружилось столько подделок, что Музей фальшивок сразу утратил свою оригинальность.
Сигмиане стали посещать картинные галереи не для того, чтобы знакомиться со знаменитыми полотнами, а в надежде обнаружить еще подделку.
Посетителями музеев овладел охотничий
Это были, выражаясь современным языком, антикладоискатели. И находка какого-нибудь не известного досель гениального подлинника не могла доставить теперь такой радости, как обнаружение фальшивки.
Все значительные произведения искусства были замерены, и культурному человеку на Сигме 3 достаточно было знать только, что «Мадонна» Маринелли — это та, которая 6500 ахов, а знаменитые пейзажи Флауэрса — 3400 (в среднем). И от студентов-искусствоведов на экзаменах требовались только эти точные знания. И когда говорили об искусстве, то в памяти в первую очередь возникали не зрительные образы, не ассоциации, не мысли, а цифры, цифры, цифры…
Вскоре нашли способ измерения эмоционального заряда и в музыкальных произведениях и в литературе. Но тут, правда, выяснилось, что с литературой дело обстоит не так просто. Многие знаменитые поэмы и романы эмоциональному измерению не поддавались или могли быть замерены только специальными сверхчуткими ахометрами.
Однако чрезвычайно высокоразвитая техника успешно преодолела и эти трудности. Были созданы такие уникальные приборы, которые улавливали десятые, сотые и даже тысячные доли ахов. В результате литературные произведения так же были замерены, как и все остальные.
На Сигме 3 вообще обожали цифры и верили, что математическому анализу поддается все существующее. С некоторых пор там даже говорили: «Я анализируюсь, следовательно, я существую». А все, что нельзя было выразить цифрами, вызывало скептическое отношение, настороженность и даже подозрительное недоверие.
Может быть, поэтому на Сигме 3 так увлеклись ахометрами. Возможность ахометрических замеров дала, наконец, искусствоведам и литературоведам точные критерии для оценок. Настолько точные, что надобность в вышеупомянутых специалистах в конце концов отпала вообще. Ведь каждый мог сам собственным ахометром измерить, сколько ахов в том или ином произведении.
Все шло своим чередом. Но спустя несколько лет возникло новое течение: началось оно среди романистов, а вскоре охватило все виды литературы и искусства.
Некий плодовитый автор Иоганн Дамм, чьи романы излучали от 8 до 10 ахов, заявил, что он сознательно пишет низкоаховые произведения. А делает он это потому, что читателю легче усвоить 10 десятиаховых романов, чем один стоаховый. Следовательно, низкоаховые романы более полезны. А настоящий писатель обязан в первую очередь думать о том, приносят его творения пользу или нет.
Разгорелся спор. Но постепенно все больше деятелей литературы и искусства стали
Так на Сигме 3 появилась квантовая литература. Литераторы старались писать похуже, но побольше.
Создание сильных произведений стало считаться признаком творческой слабости и безразличия к здоровью читателей.
А тех, кто упрямо не хотел учиться писать слабей, просто переставали читать. Кому охота подрывать свое здоровье?
Почти одновременно с квантовой литературой возникли квантовая музыка и квантовая живопись.
Но никто не испытывал беспокойства за судьбу цивилизации на Сигме 3. Откуда могла появиться тревога, если наука и техника делали на этой планете невиданные успехи? Казалось, для них нет ничего невозможного.
И когда у провинциального фармацевта Бидла Баридла появилась одна столь же заманчивая, сколь трудно осуществимая идея, всесильная наука помогла ему претворить эту идею в жизнь.
Бидл Баридл рассуждал так. Литература и искусство оказывают на человека определенное облагораживающее воздействие. Но чтобы прочитать книгу, нужно потратить много часов. Фильм отнимает три часа. На прослушивание какой-нибудь симфонии и то целый час ухлопать надо.
Но, по-видимому, человеку необходимы эти самые ахи, раз он согласен терять на них столько времени.
Так вот нельзя ли сделать так, чтобы потребитель получал необходимые ему ахи не в виде книг, фильмов и музпроизведений, а как-нибудь иначе? Например, в виде ахпириновых таблеток. Скажем, вместо того чтобы три часа смотреть фильм силой в 30 ахов, принимаешь пилюлю ахпирина той же силы и, получив такой же эмоциональный заряд, как от фильма, сохраняешь время, которое — деньги.
Более того, в ахпириновые таблетки можно, кроме ахов, ввести такие ингредиенты, которые, воздействуя на психику, заставляли бы проглотившего пилюлю испытывать именно те чувства, какие он испытал бы, посмотрев тот или иной фильм, прослушав то или иное музыкальное произведение и т. д.
В таком случае, каждый вид ахпириновых таблеток мог бы называться так же, как то произведение, которое они заменяют. Например, приключенческая таблетка «Торзон» или комедийная — «Спокойной ночи».
Ахпириновые таблетки могут содержать больше и меньше ахов, могут быть мажорными и минорными, с примесью легкой грусти или, наоборот, с привкусом бодрости.
Вот какую идею вынашивал фармацевт Бидл Баридл. Он понятия не имел, каким образом можно получить ахи в лаборатории. Он только знал, что на ахпирине можно неплохо заработать. И, повторяю, несмотря на все трудности, ахпирин, к сожалению, был сделан и получил самое широкое распространение.