Парень с крутым нравом

Максимов Кирилл

– Получай, урод мохнатый!

Вероника выставила левую руку, щелкнула зажигалка. Девчонка вскинула правую руку. Зашипел баллончик с дезодорантом, струя спрея попала на огонь.

Синтетическая шерсть волчьего сценического костюма занялась моментально. Вероника мстительно чуть опустила руку. Огненная струя ударила в промежность.

Волк-людоед, охваченный инфернально-синим пламенем, вылетел из туалета и побежал по коридору, оглашая коттедж истерическими криками. Он сносил светильники, опрокидывал вазоны.

Прохор прислушивался к звукам,

долетавшим из дому, был начеку. Он понимал, что спектакль складывается не совсем так, как планировал Порошин. Когда раздался рев обожженного зверя, холуй не стал медлить, открыл дверь черного входа и взбежал на второй этаж. Он увидел огненный силуэт, метавшийся между стен. В этот момент Порошин налетел головой на стену. Даже маска волка из папье-маше не спасла его. Он проломил гипсокартон и упал на паркет.

Прохор схватил огнетушитель, направил раструб на своего хозяина и нажал на ручку. Густая пена полетела на Леонида Владимировича.

Глава 14

Порошин приоткрыл левый глаз и не сразу понял, где оказался. Он сидел на диване в небольшой комнате. Одежды на нем не было. Почерневшая волчья шкура валялась на полу, от нее пахло горелой изоляцией. Прохор разбрызгивал на обожженные участки кожи хозяина какой-то препарат из маленького баллончика.

У стены сидела Вероника, привязанная к стулу. Изо рта у девчонки торчал кляп.

Порошин еще раз прошелся взглядом по комнате, наткнулся на расколотую почерневшую маску волка из папье-маше и вспомнил все, что произошло.

– Чем ты меня мажешь? – спросил Леонид Владимирович.

– Средство от ожогов.

– Сильно обгорел?

– Ерунда. Просто покраснело. Не успей я вовремя, подложка расплавилась бы. Вот тогда ее пришлось бы снимать вместе с кожей.

– А зачем рот ей заткнул?

– Кричала. Ругалась. Плевалась. Грозилась вас в тюрьму засадить.

– Круто погулял я сегодня! – Порошин пошевелился, опасливо глянул на свое «хозяйство», потрогал его. – Болит, но не сильно. Повезло. Вот же фантазия у чертовки! – с легким восхищением проговорил он. – Первый раз со мной такое.

– Может, вам чаю с мятой? Она хорошо нервы успокаивает.

– К черту чай. Ты мне вискаря принеси. – Порошин покрутил головой. – И простыню прихвати, наготу прикрыть. Она ж еще девочка.

Прохора, кажется, не удивила такая непоследовательность хозяина. Тот собирался изнасиловать эту девочку, а теперь обеспокоился тем, что она смотрит на голого мужчину. Но хороший психиатр и психоаналитик понимал, что в душе у педофила-насильника уживаются несколько ипостасей.

– Вискаря тоже можно. Неплохо успокаивает. – Прохор вышел из комнаты.

Вероника с ненавистью, замешенной на страхе, смотрела на Порошина и явно хотела что-то сказать.

– А ты мне все больше и больше нравишься, – проговорил Леонид Владимирович. – Жаль, что ты меня на день-два из строя вывела. Иначе мы с тобой продолжили бы. Ты сама не знаешь, от чего отказываешься. Сперва страшно, даже противно,

а потом понимаешь, что слаще ничего в жизни не бывает. Тебе же снятся эротические сны, я знаю! Это природа, детка. Все люди устроены одинаково. Они боятся, но желание берет верх над осторожностью. Кляп вынуть?

Вероника смотрела зло, но согласно кивнула.

– Только обещай, что не станешь кричать. Я не переношу женский визг и слезы. Так не станешь?

Вероника опять кивнула.

Порошин осторожно вытащил кляп. Девчонка сдержала слово. Она больше не буянила, наверное, поняла, что Леонид Владимирович для нее пока не опасен.

– С психикой у тебя сейчас все в порядке? – поинтересовался педофил. – В смысле, шарики за ролики не зашли?

– Какие шарики? – вырвалось у девчонки.

Вероника сама себе удивлялась. Ей не хотелось плакать! Она почувствовала себя сильной. Мучитель уже не казался девочке таким страшным, как прежде. Она испытывала к нему лишь брезгливость, поверила, что сможет найти достойный выход из положения.

– Мы в детстве так говорили про сумасшествие. У вас, теперешних подростков, другой язык.

– Не буду я с тобой говорить, – мрачно произнесла Вероника.

– Зря. И вообще, что это за фамильярность, старших на «ты» называть?! Надо будет поговорить с Ольгой Петровной, пусть получше займется твоим воспитанием.

– Да ты извращенец! Тебя убить мало.

– Мы же договорились, что ты не будешь кричать и ругаться. Слушай, я тебе дам денег, подарки сделаю. Потом, как из детского дома выйдешь, к себе на работу в компанию возьму. Карьеру сделаешь. Хорошие жизненные перспективы тебе светят.

– Пошел ты подальше!

– Зря отказываешься. После детского дома тебе ничего путного без моего покровительства не светит. Мужа хорошего у тебя не будет. По рукам пойдешь или сопьешься. Мне же тебя жаль. Я о твоем будущем забочусь.

Вероника сжала губы, чтобы не сказать чего-нибудь уж очень обидного. Она решила вести себя спокойно, чтобы внимание Порошина ослабло, а там, глядишь, и подвернется момент улизнуть.

– Молчишь, значит, задумалась.

В комнату вернулся Прохор. Он принес бутыль шотландского виски и два стакана, в которых перекатывались кубики льда. Леонид Владимирович игнорировал стакан, взял бутылку и вытряс в широко раскрытый рот граммов сто крепкого спиртного. Он поморщился, сглотнул, блаженно зажмурился и отставил бутылку.

Прохор Никодимович налил в стакан, пригубил.

– Зря вы ей, Леонид Владимирович, кляп вытащили.

– Ничего не зря, – заявил Порошин. – Иногда и лаской взять можно. Эх, хорошо пошла, родимая. – Порошин даже закашлялся. – Раньше я водку любил, а теперь вот на вискарь подсел. Отличная штука. К ней только привыкнуть надо.

– Я уже давно вам это говорил, – произнес Прохор и вновь пригубил стакан. Водка – это всегда химия, не зря же ее Менделеев придумал. А виски – это выгон, натуральный продукт. Вот потому от него голова назавтра и не болит.