Пари на развод

Беж Рина

Наша с ним тайна – только наша. Мужская, если уж на то пошло.

Была середина августа. Свободное посещение перед новым стартом в сентябре. Лекс пришел на тренировку бледный, как полотно. С глазами, будто приведение увидел, или что-то подобное.

На разминке еще как-то двигался, пусть и заторможенно. Дальше – полный «алес капут». Иваныч его в пару с Максом поставил, чтобы размялись, поработали в спарринге. Только там не бой вышел, а тупое избиение младенца.

Я не выдержал. Вмешался. Не смог смотреть.

Под предлогом

помощи увел Кирова в крытый зал, где боксеры обычно тренируются, но тогда там пусто было. Взял тренировочную макивару и заставил его отрабатывать удары.

Снова и снова.

Снова и снова.

До пота. До изнеможения.

До слез. До мата.

До того момента, пока не лопнет гнойный нарыв, который в его взгляде пульсировал.

Сначала Лешка бычил. Делал «на отвали» и молчал. Но не сбегал. Отрабатывал приемы.

Я давил. Намеренно. Заставлял жестить, не быть солохой.

Он злился. Бил резче. Стирал пот со лба и снова работал ногами и руками. Удивительно, как на хер меня не посылал, я ж нарывался, конкретно… но не посылал. Гнев выплескивал, агрессию и продолжал.

Сколько мы тогда по времени эту его ледяную плотину кололи, не знаю, не засекал. Семь потов сошло явно. И с него. И с меня.

Но не суть.

Не зная причины срыва парнишки, я все равно хотел ему помочь. Достучаться. Не дать замкнуться в себе, не позволить сгореть изнутри и на горячую голову наделать глупостей. Потому что это самое простое – пойти и сотворить херь под давлением эмоций, сложнее сдержаться. Перетерпеть.

То, что Лешка все же заговорит – предположения у меня были. Не зря ж его выматывал до состояния мокрой тряпочки. Но то, о чем он в итоге заговорил – меня порядком вышибло из колеи.

Проблемы оказались нихера не детские.

Киров всего то пошел в гости к другу, с которым договорился резаться в приставку, но так и не дошел. Друг жил по соседству с близкой подругой мамы, тетей Светой. Когда Алешка ее увидел, сначала обрадовался, хотел поздороваться.

Не успел.

Женщина была занята: обнималась с мужчиной. Целовалась. Так страстно к нему липла, что лицо мужика сначала было не разобрать. И только когда тетя Света отстранилась и потянула кавалера за руку в подъезд, Алешка понял, почему тот кажется ему знакомым.

Отца сразу не признал. Или, что вернее, до последнего не хотел верить. Правда, семейная машина и госномер, сомнений не оставили. Сергей Борисович собственной персоной.

Тут, перед ним.

Вместе с маминой подругой.

Обжимается. Слюнями делится и в дом к ней идет. Явно не пить чай и не говорить о погоде.

В четырнадцать лет про пестики и тычинки уже никто не шутит.

Вот такой пздц.

И мир рушится. И авторитеты пересматриваются. И родные становятся чужими.

И такой раздрай в душе, что хоть на крик ори. А поделиться не с кем.

И маме не скажешь. Потому что мама – это мама. Любимая. Родная. Единственная. Ее нельзя обижать.

А

отца очень хочется… обидеть и избить за предательство. Но опять же мама. Она не поймет, расстроится. А расстраивать маму – это финиш. И не объяснишь… потому что по-любому правдой обидишь…

Жесть…

Охереть какая жесть… когда тебе всё это парнишка рассказывает. А ты, ссука, должен быть взрослым, давать умные советы и стараться удержать его от глупостей, но при этом четко понимаешь, что Леха тысячу раз прав – хочется пойти к мудаку-изменщику и въ..бать ему по самое не балуй. Чтобы не обижал ни Лехину маму, ни самого Леху, классного пацана.

– Лёш, чай-кофе будешь? – интересуюсь, сдвигая мысли о прошлом в сторону, и киваю в сторону стола, где расставлены сладости, к которым мы с Олесей почти не прикоснулись.

Не до того было.

Все внимание забрала на себя беседа.

Сначала мелькнули мои признания в откровенной неидеальности, потом ее… нет, Кирова особо не откровенничала, да и я этого не ждал, но на некоторые вопросы ответила, в пару-тройку предложений описав брак и то, чем пригрозил ей муж, если она подаст на развод.

Вроде бы ничего особенного не услышал. Общие фразы. Все, как у всех мужиков, когда им прижимают хвост, и мир прекращает вертеться по их плану, – отнять ребенка, лишить содержания, выкинуть на улицу ни с чем. Запугать.

Обыденно. Без фантазии, хоть и грязь.

Царапнуло другое – условие про совершеннолетие Алешки.

Вот этот прикол я не особо понял.

Вполне возможно Киров просто оговорился без задних мыслей, или Олеся не так услышала. Но, если есть подоплека – ее непременно нужно искать.

Уверен, Митина с этим легко справится и след отыщет. Баба она толковая. Хваткая и зубастая, как бультерьер. В Питере одна из лучших адвокатов, не зря ее Самков, друг Арбатова и еще один сильнейший юрист Северной столицы, так отчаянно не любит.

Или опасается?

Впрочем, не суть. Главное, Ирина Николаевна согласилась взяться за дело и уже завтра будет в этом городе. Олеся и Алешка не останутся без поддержки, как бы Сергей Борисович Киров не хотел обратного.

Подотрется.

– Леш, давай, угощайся, – вновь киваю своему ученику в сторону конфет, пока мы с Олесей накидываем верхнюю одежду. – Хватит стесняться.

– Я не стесняюсь, Роман Сергеевич. Просто мы пиццей и колой так натрескались, что кажется, я могу лопнуть, – признается, демонстрируя ямочки на щеках.

Мне нравится его непосредственность. Хороший парнишка. Олеся его правильно воспитала и вполне заслуженно им гордится.

– Значит, просто в карман клади. Завтра съешь, – подначиваю.

Раздумывает пару секунд и все же подходит. Выбирает из ассорти «Красный мак» и благодарит.

Улыбаюсь, моментально вспоминая Ваньку. Тот тоже именно эти шоколадные батончики таскает, будто другие все напрочь безвкусные.