Пари
Шрифт:
— Лекс… — мое горло произносит его имя каким-то полуоргазмическим шепотом, — к черту кровать, Лекс…
Его руки моментально опускаются ниже, ладони жестко обхватывают за ягодицы. Боженька, сделай так, чтобы завтра утром и еще много-много дней подряд я ходила со следами его права собственности на своем мягком месте.
Он прижимает меня к стене, поднимает колено, усаживая сверху в позу наездницы.
Жестко разводит мои ноги, тараня их торсом. Мои мышцы в паху, и итак растянутые до предела, сейчас буквально стонут от напряжения, но это настолько приятная боль, что я готова выпрашивать ее снова и снова.
Подхватываю его футболку и
Мать моя женщина…
— Увидела что-то интересное? — ухмыляется Лекс, взъерошенный и хищный одновременно.
— Эм-м-м… Лекарство мгновенного действия от фригидности и бесплодия? — Ничего более изящного в моей голове просто нет.
Хотя, если честно, все же есть, но все они настолько нецензурные, что произносить их даже в уме кажется мне верхом неприличия.
Мой взгляд опускается на его грудь, вылепленную так скульптурно, словно тут поработал скребок Микеланджело. Лекс и раньше не был заплывшим или тощим — скорее, поджарым, суховатым. Но сейчас его мышцы просто огромные, и когда я несмело провожу его плечам пальцами — ощущаются про каменными. В ответ на это легкое касание, Лекс громко втягивает воздух через ноздри, всем видом давая понять, что я играю с огнем. Даже не представляет, насколько сильно подзадоривает меня такой реакций. Или представляет?
Мои ладони спускаются ниже, скользят по массивной широкой груди, на которой нет ни волоска. Мизинцы случайно задевают его соски, и он снова резко хватает воздух.
— Вик, прекращает, или не донесу тебя до спальни, — предупреждает Лекс, и в отместку еще сильнее сжимает мои ягодицы, вталкивая между ними колено на всю длину, буквально прижимая к себе мою распахнутую промежность.
Но правда в том, что если бы он хотел меня в кровати — я бы уже лежала там на спине, беспомощная и распятая, как подопытная бабочка.
Лекс всегда любил прелюдии. Боже, когда мы впервые занялись сексом — это было настолько «Охренеть!», как если бы я села за руль старенького «Запорожца» и выжала из него триста за шесть секунд. Я даже представить не могла, что в том тихоне может быть такой зверский развратник, но он буквально выжал из меня все, на что я была способна, а потом, когда я была уверена, что больше даже пошевелиться не способна, доказал, что я о сексе знаю примерно нифига.
Но этот «новый» Лекс — он какой-то другой. Он как будто еще сильно сдерживается, чтобы не испугать меня своими «триста км в час», но чем ниже мои руки скользят по его телу, тем тяжелее это ему дается. А когда мои пальцы с аппетитом перебирают аппетитные «кубики» пресса, Лекс рефлекторно втягивает живот, как будто одновременно и хочет моих прикосновений, и испытывает боль даже от мимолетного контакта.
— Ты меня, конечно, прости, — я с трудом перевожу дыхание, потому что в голове крутятся мысли только о том, как буду облизывать это тело буквально везде. Если бы Лекс мог услышать мои мысли, то посчитал бы меня окончательно тронутой.
— Обязательно прощаю. За что? — Он проводит языком по губам, и я готова поспорить, что в эту минуту его собственные мысли еще грязнее моих.
— Надеюсь, топлес ты не занимаешься? — Несмотря на пикантность момента, прямо сейчас меня начинает заедать ревность ко всем тем женщинам, которые были у него до меня, которые могут смотреть на него в качалке, которые… вдруг… когда-то будут к нему прикасаться точно так же как я сейчас.
— Виктория, иногда я реально ни хрена не понимаю, что у тебя в голове.
— Сошью тебе специальную
— Помнишь, у меня пуговица оторвалась, и ты дважды колола палец пока вдела нитку в иголку?
— Если ты намекаешь, что я безрукая и ничему не способна нау…
Он снова впивается в мои губы, на этот раз безапелляционно и жадно, ставя все разговоры на длинную паузу. А когда я осмелела и притронулась к его нахальному языку своим, громкий стон Лекса красноречивее любых слов намекнул действовать смелее.
— Кровать, Лекс, — шепчу я в редких передышках между поцелуями, когда мы отрываемся друг от друга только чтобы глотнуть воздуха.
— Я бы тебя и стоя трахнул, зараза, — скрепит зубами он, но все-таки подхватывает под бедра и подталкивает помочь ему с дверью.
А когда я нарочно копаюсь с ручкой, звериным рыком предупреждает, что если я не открою ее прямо сейчас, то объяснять администраторам, куда делась дверь, придется мне.
Он заносит меня в спальню и прохладный воздух здесь приятно покалывает раскаленную кожу. Спускает на пол, нарочно давая волю рукам, протягивая ладони по всему моему телу, на мгновение замирая под подмышками, а потом снова обнимает за щеки и прикусывает уголок рта, оставляя там влажный след от слюны, который мне тут же хочется слизать языком. Отстраняется на шаг, шаря по мне голодным взглядом. А у меня дыхание сбивается от того, какой он чертовски невероятно невозможно красивый. И сердце от этой мысли просто в галоп — и потом в ступор, как на полном ходу влететь в бетонную стену.
Потому что я, блин… кажется… совершенно определенно…
Я бросаюсь к нему, обхватываю за шею, хоть для этого приходиться встать на цыпочки. Не думать ту мысль, которая разобьет мне сердце и вытравит из меня душу. Может, это будет просто секс, может быть, он даже станет регулярным и может быть, я снова стану для него той Викой, которую он когда-то так сильно любил. Или все начнется и закончится еще до того, как взойдет солнце.
Я ничего не знаю, кроме одного, что ясно наверняка — хрена с два я дам ему остановиться.
Руки Лекса, еще секунду назад свободно висящие вдоль тела, вдруг оказываются у меня на плечах — он ведет ладонями по тонкому шелку, и это какое-то особенное удовольствие, ощущать его шершавую кожу сквозь шелк. Он обводит ключицы большими пальцами, одновременно спускаясь губами до шеи, а потом — до моего уха, которое обводит языком, выуживая из меня новые тональности стонов.
— Ты всегда так остро на это реагировала, — хрипло посмеивается над моей реакцией.
Я понятия не имела, что именно уши окажутся настолько чувствительными к мужской ласке, и эту грань моей сексуальности тоже открыл мне «скромняга Лекс». Но с тех пор, как до меня дотрагивались мужские руки — его, блин, руки! — я стала какой-то гипер-отзывчивой, потому что одного показывания мочки достаточно, чтобы мои колени предательски дрогнули.
Лекс подхватывает меня под подмышки, поднимает, требует обнять его ногами, и я послушно исполняю приказ. А он за секунду сдергивает с меня рубашку, не удосужившись хотя бы попытаться ее расстегнуть. Пуговицы пластмассовым дождем стучат по полу, но Лекса это только еще больше раззадоривает. Я знаю, что он задумал уже по тому, как многозначительно он берется за пояс моих штанов.
— Лекс, ты не порвешь его, — говорю я.
И эта наглая сволочь, самодовольно выгнув бровь, делает это ровно в один рывок.