Пари
Шрифт:
Да он вообще второй мужчина в моей жизни!
— Что такое, Вик? — Несмотря на стремительно краснеющий отпечаток моей ладони на его роже, Лекс продолжает нарываться. — Неужели даже в твоей пустой упаковке есть слабые места?
— У меня после тебя никого не было, придурок! — ору слишком громко, потому что…
Потому что…
… он чертовски прав.
Даже в такой пустышке как я есть болевые точки.
Да ну его в пень этот план Б!
Я лучше буду есть тот кошачий корм, который взяла для Бармалея на своем балконе, чем стерплю такое унижение от этого… штопаного…
— Осторожно! —
Я так спешила уйти, что сделала шаг назад, забыв, что там еще целая последняя ступень, и меня по инерции тянет вниз, словно дерево, которое срубили одним точным ударом топора. Если бы не Лекс и его молниеносная реакция, меня ждало бы не самое приятное приземление сразу на спину. Может даже с летальным исходом.
Но теперь Лекс обнимает меня за талию, а мои пальцы цепляются за рубашку на его груди, как будто я какой-то бездомный котенок. И его темный, штормовой взгляд мне в глаза, точно не сулит ничего хорошего.
Но к тому, что происходит потом, я точно оказываюсь не готова.
Со словами: «В больницу, на хуй» (точнее, это больше похоже на рык), Лекс легко подхватывает меня на руки и несет к машине. Я даже пискнуть не успеваю, как он, прямо со мной в охапку, садиться на заднее сиденье, диктует водителю название лучшей частной клиники в городе и машина буквально торпедой срывается с места. Любую мою попытку освободиться, он пресекает все сильнее сжимающимся вокруг меня кольцом рук.
— Если ты думаешь, что я буду просить прощения за «синяки на память обо мне», то нет, — предупреждает Лекс, когда я шиплю в ответ на болезненные ощущения буквально во всем теле.
И одновременно ловлю себя на мысли, что мне они даже как будто приятны. Немножко, конечно, я же не какая-то там извращенка. И у меня вообще низкий болевой порог. Но когда тебя вот так крепко, что и не вздохнуть, обнимает здоровенный накачанный, вкусно пахнущий и максимально сексуальный мужик — это что-то из области совершенно новых для меня ощущений. Только однажды, много лет назад, был человек, ради взгляда которого я готова была в лепешку разбиться, расстелиться мягким ковриком, лишь бы он был мной доволен и наградил своим вниманием. Бр-р-р-р.
Блин, с чего вдруг в последнее время я так часто об этом вспоминаю?
— Меня можно просто… — хочу сказать «отвезти домой», но вовремя вспоминаю, где я теперь живу. Если Лекс увидит, насколько в действительности плачевно мое положение, он точно этим воспользуется.
— «Просто»… что? — довольно грубо переспрашивает он, но в который раз молниеносно пресекает мою попытку сползти с его колен. — Я, типа, должен угадывать?
— Вызвать мне такси! — тут же огрызаюсь я. — А не тащить на край света как лабораторную мышь. Еси тебя интересует содержимое моей матки, то не радуйся раньше времени — там ничего нет.
— Даже не могу придумать причину, по которой наличие там ребенка должно было бы меня порадовать, — фыркает Лекс. — Радости за пополнение в вашем токсичном семействе вы от меня точно не дождетесь.
— Мы с Маратом разводимся, — говорю я.
— Мне все равно.
Я чувствую, как он дергает плечом и когда украдкой поглядываю
Боже, да почему я вообще об этом думаю?!
Вовремя даю себе моральную затрещину, прихожу в чувство и все-таки сползаю с колен Лекса на сиденье. На этот раз он уже даже почти не против. А как только между нами оказывается свободное пространство — демонстративно отворачивается к окну, как будто мелькающие за окном столбы и рекламные растяжки — верх всего, что может вызвать его заинтересованность.
Вот и хорошо, самое время порадоваться свободе и вдохнуть полной грудью.
Но только когда я втягиваю ртом воздух, понимаю, какую непоправимую ошибку совершила — запах Лекса, проклятая умопомрачительная смесь ладана, перца, тестостерона и раздражения, проникают мне в легкие как лишающее силы воли вещество. Возникает острое желание уткнуться Лексу в шею, в то место, где в воротнике расстегнутой рубашки выглядывает его смуглая шея, и дышать им, пока не остановится сердце.
Все, Вика, тебе срочно нужно «протрезветь»!
Я нервно давлю на кнопку, чтобы открыть окно, но сколько бы раз я на нее не нажала, стекло все равно опускается слишком медленно.
— Тебе плохо? Голова кружится? — Лекс пытается развернуть меня за плечо.
Но я все-таки высовываю лицо наружу, дыша часто и резко, как будто долго пролежавшая на суше рыба. Постепенно, приходит облегчение. Я все еще чувствую этого гада внутри себя, как будто он уже успел просочиться в кровь, но теперь хотя бы могу ему сопротивляться.
— Высади меня где-то здесь, — тычу наугад сразу во все, мимо чего мы проезжаем. — Я уже в порядке. Пройдусь пешком и отпустит.
— Тебя осмотрит врач, Виктория, — тоном, не приемлющим возражений, отчеканивает Лекс. — И если компетентный человек с соответствующим дипломом скажет мне, что с тобой все в порядке, я с превеликим удовольствием отпущу тебя на все четыре стороны.
— Спасибо за заботу, Лекс.
— Заботу? — Он тихонько матерится сквозь зубы, но я все равно это слышу. — Я слишком хорошо тебя знаю, Вик. И если ты вдруг, посреди белого дня, не держишься на ногах, то это может означать только две вещи — либо ты действительно больна, либо собираешься вкатить мне иск за нарушение условий труда и производственную травму.
Я ощутимо прикусываю язык, на случай, если вдруг мне когда-то снова захочется ляпнуть, не подумав, какие-то телячьи нежности. Ну конечно, вот она — истинная причина его «заботы» — Лекс решил, что я снова собираюсь выдурить из него деньги. А мне такая дичь никогда бы даже в голову не пришла.
— Хорошо, ты меня раскусил! — Натягиваю маску «мне вообще плевать», поворачиваюсь к нему лицом. — План был сырой, поэтому случились нюансы. Молодец, что вовремя разоблачил мои коварные планы поиметь с тебя денег. А теперь, когда покровы сорваны, дай мне выйти! А то, как знать — вдруг я воспользуюсь тем, что мы заперты в салоне одного автомобиля и выкачу иск о сексуальных домогательствах с использованием служебного положения!