Парикмахер

Шюнеманн Христиан

–  Мне все равно, как выглядят мои волосы. Абсолютно.

–  Когда похороны?

–  В пятницу. Вот будет ужас.

Я кивнул.

–  Я уже виделся с бабушкой. Еще с тетей Изабель. Они лишь качают головой, глядя на все, что у нас происходит. Вся эта мамина родня из Рурского горшка была ей абсолютно чужой.

Кай закинул ногу на ногу, а точней, половинку ноги на ногу.

–  Вчера я был в полиции, - сообщил я.
– Комиссарша задавала мне всевозможные вопросы.

–  Знакомое дело. Я уже вот как сыт этими вопросами, - он провел ребром ладони

по горлу.

–  В конце концов, она отыщет убийцу.

Кай уставился себе под ноги.

–  Как ты думаешь, ты можешь чем-нибудь помочь полиции?

Кай шумно выдохнул.

–  Старушка Глазер мало что понимает. Она не рубит в своем деле. Переворошила мне всю хибару, словно от этого был какой-нибудь прок.

Холгер вернулся с термосом, бутылкой воды и двумя железными кружками. Бутылка пошла по кругу. Он налил кофе в кружку и предложил мне, а сам пил из крышки термоса и глядел на деревья, словно пересчитывал на них листья. Кай тоже замолчал. Мне редко встречались такие люди, как Холгер Каспари. Я умею разговорить кого угодно - дворников, профессоров, теток, недотрог, русских бабушек, даже если не знаю их языка. Это входит в мою профессию. А вот Холгер Каспари блокировал меня, словно источал яд, парализующий мой язык. И что только нашла в нем когда-то Александра?

Но разговор все равно нужно было как-то начинать. Я спросил:

–  Когда вы приехали в Мюнхен?

–  Несколько дней назад, - ответил Холгер, наблюдая, как Кай растирает ногу от бедра вниз.
– Как твоя нога, Кай? О'кей?

–  Примите мои соболезнования, господин Каспари, - сказал я.
– Как все ужасно. Я достаточно хорошо знал Александру. Мы все в шоке, что и говорить!

Холгер опять уставился на листву деревьев: то ли скучал, то ли ему было больно говорить на эту тему? Ладно, не важно, я должен двигаться дальше. Ради чего мы со Стефаном прели больше часа в машине?

–  В издательстве много говорят про смерть Александры. Высказываются самые разные версии, - сообщил я.

–  В самом деле? Например, что?

–  Чаще всего речь идет о ее новом друге.

Кай перестал массировать ногу и уставился на какой-то камешек. Глаз он не поднимал.

–  Его никто не знает, - продолжал я.
– Александра рассказала мне о нем, но только намеками.

–  Меня это не интересует, - отрезал Холгер.

–  Кай, а ты что-нибудь знал про нового друга твоей матери?
– спросил я. Стефан толкнул меня в ребра.

–  Я не хочу, чтобы Кая втягивали в эти дела.
– Холгер уже злился.
– Вся история и без того слишком тяжела для мальчика.

Я не сдавался.

–  К счастью, еще есть Клаудия. Александру наверняка порадовало бы, что ее подруга так заботится о мальчике. Если бы она могла узнать об этом.
– Стефан снова двинул меня по ребрам.

–  После похорон я уеду в Берлин вместе с Каем. Мальчик там отдохнет от этой истории. Нам нужно прийти в себя от шока, опомниться. Впрочем, вас это уже не касается.
– Холгер решительным жестом завинтил термос.
– Ты идешь, Кай?

Мальчик взял протез и стал

пристегивать его к ноге.

Времени у меня не оставалось. Теперь или никогда. Я был вынужден говорить открытым текстом. Возьму пример с Александры и, чтобы хоть как-то его подцепить, отброшу стыд.

–  Между прочим, - начал я и бессовестно соврал, - в свой последний вечер, то есть незадолго до убийства, Александра мне сообщила, что вы приехали в Мюнхен. По-моему, полиция располагает другой информацией - что вы в то время находились еще в Берлине.

–  На что вы намекаете?
– Внезапно Холгер зашипел, так что изо рта полетели брызги слюны.

–  На то, что вы не сказали полиции всю правду.

–  Что вы себе позволяете!

Кай смотрел то на отца, то на меня. Мне было не по себе.

–  Я не хочу делать никаких выводов, - сказал я.
– Этот факт лишь озадачил меня.

–  Вам хотя бы ясно, что вы мне тут приписываете? Вы… вы… парикмахер!

–  Простите, пожалуйста, - вмешался Стефан.
– Речь идет лишь о снятии противоречия. Вы утверждали, что в то время, когда произошло убийство, вас в Мюнхене не было. Ваша погибшая жена сказала другое.

–  А вы кто такой?
– Лицо Холгера побагровело и теперь напоминало солнце на закате.

–  Стефан Хаммершмид, адвокат.

–  Адвокат. Еще интересней! Я не собираюсь тут перед вами оправдываться. Если хотите что-либо против меня предпринять, ступайте в полицию! Кай, ты готов наконец-то?
– Холгер почти кричал.

–  Пожалуйста, не волнуйтесь. Я сожалею…

–  Ни хрена вы не сожалеете!

Кай прижал кулаки к глазам.

–  Что все это значит?
– завыл он.
– Что вы делаете?

–  Вот видите, что вы устроили?
– Холгер схватил сына за плечо, но тот завыл еще громче.

–  Оставь меня, оставьте все меня в покое! Говнюк! Отцепись от меня! Говнюк! Говнюк!

Холгер навис надо мной. На его гладком лбу, словно маленькая петля, билась вена, дыхание отдавало кисловатым кофе.

–  Принц, вы еще пожалеете об этом. Клянусь!

После этих слов он быстрым шагом двинулся к автостоянке вслед за сыном. Кай подволакивал левую ногу, словно она больше не принадлежала его телу.

13

Мать шла по салону, как государственный деятель, приехавший с визитом в другую страну. Я скромно сопровождал ее. Она по очереди поздоровалась с Беатой, Деннисом, Керстин, Бенни и другими стилистами, спросила про Китти, которая еще не вернулась из отпуска, и с любопытством осматривала комнаты. Она еще не была здесь после ремонта. Ей понравились светлые тона в передней части салона, где стригут. Зато пестрые абстрактные картины на штукатурке она назвала жуткими. Поинтересовалась, из какого материала сделан темный паркет, похвалила непринужденную рабочую обстановку и дала совет - поставить на стойку разноцветные вазочки для конфет - мол, надо порадовать глаз броскими цветовыми пятнами.