Париж ночью
Шрифт:
Потрясенный, я начал приводить свои вещи в порядок и в поисках справедливости покрутил головой. И вдруг прямо в десяти шагах от себя обнаружил двух карабинеров, восседающих на лошадях и с интересом наблюдающих всю эту сцену.
— Эй, синьоры! — позвал я и на смеси европейских языков стал просить у них защиты от грабителей и призывать в свидетели.
Но полицейские только лениво глянули в мою сторону, демонстративно развернули своих лошадей и направились прочь.
Тут я понял все.
До меня дошло, что эти полицейские были в сговоре с малолетками, и охраняли они
И еще я вспомнил плакат, который наклеен на стене первой же бензоколонки после пересечения итальянской границы.
На нем был изображен чемодан, к которому тянется чья-то рука, и рядом – надпись на четырех языках: «Осторожно, воры!»
– Потом мы с Дзвинкой расстались, и я путешествовал по жизни с другими подругами. Меня влекла жажда новых впечатлений.
– Ты только развлекался с девушками или иногда работал? — спросил Пьер, усмехнувшись.
– Еще как работал, но ты же понимаешь, работа у меня была специфическая…
Учитель жизни
При слове «Канны» любой папарацци делает стойку. Образно говоря, шерсть у него поднимается, хвост вытягивается в струну, ноздри трепещут. Нет для нашего брата мероприятия более лакомого и желанного, чем знаменитый кинофестиваль. Ведь там количество знаменитостей на одном квадратном метре превышает все допустимые санитарные нормы.
Конкурс фильмов для всех этих звезд — это только повод, чтобы собраться, засветиться на красной дорожке, продемонстрировать новый наряд, выпить, закрутить новый романчик. А мы со своими камерами — тут как тут. И материала для таблоидов набирается потом на целый год.
К фестивалю папарацци готовятся загодя. Приезжают, намечают лучшие точки будущих съемок, снимают квартиры с удобными балконами, выясняют, кто из звезд где собирается остановиться, прикидывают, откуда за ними лучше будет следить.
Я не был исключением и приехал в Канны за месяц до фестиваля. Сам городок меня не поразил. Довольно заштатный, далеко не самый красивый на Лазурном Берегу. Да и фестиваль был придуман когда-то только для того, чтобы привлечь к этой дыре какую-то публику. На берегу выстроили Дворец фестивалей — довольно уродливое сооружение из бетона, больше похожее не на дворец, а на бункер. А чтобы он не простаивал, в нем стали проводить и другие мероприятия — концерты, медиарынки и даже фестивали порнофильмов.
Папарацци, табунами приезжающие в Канны перед фестивалем, зря здесь времени не теряют. Ведь неподалеку находится и Монако, и Ницца, и Антиб, и Сен-Тропе, где жизнь тоже бурлит и происходит много чего интересного.
В жизни мне часто везет на интересные встречи. Повезло и тогда. Совершенно случайно в кафе я познакомился с одним почтенным человеком. Эдуард Ставский — представился он. Было ему уже под семьдесят. Мы разговорились. Ему доставляло удовольствие поболтать с кем-то по-русски. А потом он стал моим наставником в этом раю и просто так, по дружбе, вводил меня
Ему, например, принадлежала идея записать меня в местный гольф-клуб. Он дал свои рекомендации. Помахивая клюшкой и попивая коктейли, я завел там нужные знакомства.
А еще я заслушивался рассказами Ставского. Он держал нотариальную контору в центре Ниццы, а через нотариусов, как известно, проходит оформление земли и недвижимости. Можно себе представить, какие там были обороты. Так что Ставский, как, впрочем, и другие нотариусы на Лазурном Берегу, был весьма состоятельным человеком.
Однажды он получил письмо от корсиканских сепаратистов. Те требовали денег на борьбу «за независимость от Франции». Как ты знаешь, Пьер, корсиканцы всегда промышляли разбоем и пиратством. Эти вольные нравы у них в крови до сих пор. Говорят они на своем наречии, носят большую серьгу в ухе. А дорожные указатели на Корсике, если они написаны на французском, все в дырках от пуль.
Получив послание с угрозами, Ставский, естественно, никаких денег не дал, а письмо выбросил в мусорное ведро. Через несколько дней корсиканцы сожгли его бюро.
На пепелище пришел давний приятель Ставского, знаменитый скульптор Сезар. Надо заметить, что Эдуард был женат на его молодой натурщице. Сезар долго бродил среди обломков, нашел там телефон с оплавившимся от жары корпусом и попросил Ставского продать ему эту ненужную вещь.
— Забирай так, — ответил Эдуард.
— Нет, я его у тебя куплю, — настаивал Сезар.
Договорились о продаже за какую-то символическую сумму. При этом Сезар настоял, чтобы сделка была оформлена. Ставский не возражал, считая это чудачеством гения. Велико же было его удивление, когда на художественном аукционе этот оплавленный телефон был выставлен как очередной шедевр мастера и продан за немереные деньги. В ответ на просьбы Ставского поделиться, Сезар показал ему купчую на этот телефончик.
Вообще, история жизни Эдуарда Ставского — это целый роман. До революции его отец напополам со своим братом держал в Петербурге крупный банк. Где-то году в 1915-м брат сказал отцу, что политическая обстановка в России ему не нравится, и предложил закрыть общее дело. Тот не согласился. Тогда брат продал отцу свою долю и уехал в Канаду. Он прямо как в воду глядел, потому что вскоре разразилась революция, и банк конфисковали новые власти.
Отец Ставского вместе с женой бежал на юг России, примкнул к белым, воевал. А когда красные захватили Крым, он вместе с боевыми товарищами покинул Родину на последнем пароходе. После долгих мытарств шестеро русских офицеров оказались на Лазурном Берегу без копейки денег. Где-то по пути во Францию и родился Эдуард. Но отец Ставского, прибыв в Ниццу, заболел скоротечной чахоткой и умер.
На его похоронах пятеро друзей-офицеров поклялись, что будут отдавать вдове по десять процентов от всех своих доходов. Клятве они следовали всю жизнь. Это дало возможность Эдуарду окончить школу, поступить в военное летное училище и стать пилотом. Он воевал в Алжире и в Корее. А когда вышел в отставку, пошел учиться на юридический факультет.