Париж стоит мессы

Биленкин Дмитрий Александрович

Чертыхнувшись, он машинально потер ушиб и вдруг обнаружил, что по ткани пижамных штанов скользит нечто нелепое, зеленое, и это нелепое - его собственная рука!

Оторопев, он продолжал смотреть, как шевелятся пальцы, еще вчера такие обыкновенные, а сейчас неправдоподобно чужие, страшные, уродливо-зеленые.

Сорванная пижама отлетела прочь, и зеркало равнодушно отразило все его кошмарное, немыслимое, зеленое с головы до пят тело. Внезапный и ужасный факт осознается, однако, не сразу, и еще несколько секунд Горд тупо смотрел на свое отражение

в зеркале, сжимая в пальцах спокойно дымящуюся, забытую им сигарету.

Залился телефон. Горд долго его не слышал. Наконец услышал, каменно снял трубку.

– Слушай, Баллах, со мной то же самое...

Но это был не Баллах. Голос в трубке ревел, молил, всхлипывал, - слов нельзя было разобрать. "Мир сошел с ума", - отрешенно и даже спокойно подумал Горд.

Мир действительно сошел с ума, потому что рыдающий голос принадлежал Мильонеру.

За окнами лежал искристый снег. Тугие лапы елей гнулись под тяжестью белых наметов, но голубые прозрачные тени всюду напоминали о близкой весне.

– Я слушаю, - сказал Горд, не оборачиваясь.

– Все, собственно.
– Баллах кинул обгоревшую спичку в пепельницу, промахнулся, но не стал поднимать.
– Ты будешь спорить с выводом медицинских светил? Глупо.

– И бесполезно?

– И бесполезно. Повторяю по пунктам. Во-первых, именно антигравитация придает коже тот изумительный лягушачий цвет, который отрезал от общества тебя, меня, всех, кто соприкасался с работающей машиной. Во-вторых, от этого, как утверждают медики, нет средств защиты. Лекарств тоже. Позеленение безвредно для здоровья? Пусть так, но вечный, с прозеленью, загар - это не для нормального человека. Никто не жаждет стать зеленым негром. Гнусный цвет. Посему антигравитации не быть. Жалеешь?

– Дурацкий вопрос...

– Прости.

Горд отвернулся от окна. Его лицо на ярком фоне выглядело черно-зеленым.

– Послушай, Баллах... Я верну тебе твой вопрос в несколько иной форме. Зачем жив человек?

– Ну, знаешь!
– Под Валлахом заскрипел диван, одной босой пяткой он почесал другую.
– Оставь эту тягомотину философам.

– Нет своего мнения?

– Да как сказать... Чисто наблюдательным путем я установил, что люди живут затем, чтобы есть, пить, спать, размножаться, то есть затем, чтобы жить.

– Не вижу, чем твой человек отличается от животного.

– А он и не отличается.

– Тогда чего ради он придумывает всякие машины?

– А шут его знает!

– Врешь... Когда мы сутками корпели над машиной, ты был весел, свеж и насвистывал. В те дни у тебя было все, но ты плевал на все, тебе была нужна машина. На жратву, на выпивку, на сон, на само здоровье плевал. Сейчас у тебя тоже есть все, но нет машины. И ты не встаешь с дивана, ты опустился, лежишь в пижаме, изводишь бренди, хандришь.

– Загар, мой милый, зеленый загар. Не люблю быть прокаженным. К чему, однако, весь разговор?

– Хочу выяснить, где и в чем мы ошиблись.

– Стоит ли? Биологи

в один голос твердят, что эффект позеленения изящный, не правда ли, термин?
– нельзя было предусмотреть.

– Я не об этом. Может быть, ошибкой было само открытие антигравитации?

– Смотри, куда тебя занесло! По такой логике и двигатель внутреннего сгорания изобретать не стоило.

– А кто доказал, что автомобили, станки, ракеты сделали нас счастливей?

– Кто, кто... Мы с тобой были бы куда счастливей в пещерах. Ни тебе лаборатории, ни чертежей, даже детектива нет почитать, и алкоголь не открыт, чтобы в нем утопиться со скуки.

– Значит, сытость еще не все?

– Хватит!
– Валлах рывком приподнялся.
– К дьяволу философию! Да, да, я хочу заниматься машиной! И ты хочешь! Позеленей мы трижды! Мы мрем от безделья, да! Ну и что? С антигравитацией покончено. Точка. То, что мы сделали, требует непомерной платы. Ваша сдача, господь бог. Тасуйте карты заново, авось нам теперь повезет и мы создадим что-нибудь безвредно-полезное, самоочищающуюся, например, от грязи обувь. Но вряд ли, выдохлись мы с тобой...

– Я вас не побеспокоил?
– послышался за дверью голос Мильонера.

Вид у Мильонера был деловой и целеустремленный. Он сел, поставил у ног портфель, протер запотевшие с мороза очки. Трудно было поверить, что несколько месяцев назад этот человек мог рыдать в телефонную трубку. Сейчас он излучал самоуверенность, и даже лягушачий цвет лица выглядел не уродством, а знаком приобщения к какой-то особой высокой касте.

– Господа, - начал он стремительно.
– Мне поручено выяснить ваше отношение к идее дальнейшего, с учетом всех обстоятельств, использования антигравитации.

– Мы много об этом думали, - сказал Горд.
– Использование автоматических антигравов в космосе весьма перспективно, поскольку при этом исключается контакт аппаратов с людьми. Кое-что в этом плане...

– Простите, Горд, нам бы хотелось, чтобы вы взяли проблему шире.

– То есть?

– Космос - лишь одна из сфер приложения антигравитации. На Земле, в строительстве, например...

– Исключено! Вам должно быть известно, что, как показали замеры, спектральный радиус действия антигравитационных волн в установках типа "подъемный кран" составит от одного до двух километров. Конечно, в особых случаях, в пустыне...

– Наконец, есть сфера транспорта.
– Мильонер будто не слышал слов Горда.

Горд пожал плечами и кинул на Валлаха взгляд, в котором ясно читалось: "Ты что-нибудь понимаешь? Я нет".

– Пожалуйста, сходите с ума без моего участия.
– Баллах помахал в воздухе голой пяткой и демонстративно повернулся к стене.

На Мильонера жест не произвел впечатления.

– Так как вы на это смотрите?
– повторил он вопрос. И поскольку Горд смотрел непонимающе, добавил: - Короче говоря, речь идет об использовании антигравитационных машин при участии людей.