Париж стоит мессы

Биленкин Дмитрий Александрович

– Нашли средство защиты?!
– вырвалось у Горда. Даже Баллах повернул голову.

– Нет.

– Тогда лекарство?

– Тоже нет.

– Тогда...

– Да, да, да!
– воскликнул Мильонер.
– Не смотрите на меня так, будто я... Есть мнение закончить отработку, пустить машины в серию и использовать их, невзирая на побочный эффект.

В комнате стало очень тихо.

– Мильонер, вы это серьезно?
– проговорил, наконец, Горд.

Резкий хохот заставил их вздрогнуть. Оборвав смех, Валлах ткнул пальцем в сторону Мильонера.

–

Этот господин не умеет шутить. Он же человек-магнитофон, не так ли, Мильонер?

– Позвольте!..

– Баллах, уймись.
– Горд шагнул к Мильонеру.
– То, что вы сказали, вернее, то, что вашими устами сказали другие, - чудовищно. Вы-то понимаете это?!

– Нет.
– Улыбка Мильонера была почти торжествующей.

– Тогда нам не о чем разговаривать.

– Все же я прошу меня выслушать. Вы не станете отрицать, что широкое и неограниченное применение антигравитационных двигателей означает новую эру в технике. Возведение домов, заводов превратится в детскую забаву...

– К делу!
– прорычал Горд.

– Короче говоря, вы отчетливо представляете, чему равен актив. В пассиве мы имеем одно: зеленый загар. Давайте теперь объективно взвесим.

– Взгляните на наши лица. Взгляните на свое лицо!

– Это эмоции. Загар безвреден. Ну, станут люди зелеными, что тут такого? Есть люди с белой кожей, есть с черной, желтой, красной. А теперь у всех будет зеленая, по крайней мере исчезнет расизм.

– Вы дурак, Мильонер. Расизм обусловлен не столько цветом кожи, сколько...

– Согласен, согласен! Это я к слову. Итак...

– Минуточку! Каково было вам оказаться зеленым? Вы это забыли? Если бы тогда, перед испытаниями, вам сделали предложение получить антигравитацию, но позеленеть, или не получить, зато остаться белым, - что бы вы сказали?

– А вы?

– Я?..

– Да ты понимаешь, к чему он клонит?
– гневно пробормотал Баллах. Сейчас он, как и мы, изгой. Прокаженный. А вот если всех сделать зелеными...

– Вы не логичны.
– Очки Мильонера энергично блеснули.
– Вы же сказали, что я человек-магнитофон. Пусть так, я не обижаюсь, не все способны быть гениями. Но разве магнитофон, да еще зеленый, способен сам по себе...

– Он прав, - задумчиво сказал Баллах.
– Просто ветер подул в другую сторону. Извините.

Горд быстро ходил по комнате.

– Не понимаю, - сказал он едва слышно.
– Ничего не понимаю! Кто это решил? Совет директоров?

– Предложение согласовано на очень высоком уровне.

– Как может человек в здравом уме поступиться собственным лицом ради любой, самой великолепной машины?! Или сами эти "большие люди" намерены укрыться в Антарктиде?

– Чего не знаю, того не знаю. Однако не думаю. Впрочем, позволю высказать догадку, что они идут на это не по своей воле.

– Что-что? Кто же способен им диктовать? Уж не избиратель ли?

– Жизнь, дорогой Горд, жизнь.

Горд устало опустился в кресло. Помотал головой.

– Чушь, бред, свинячий сон. Всех - зелеными?! А, понял...

Деньги. Вложения, которые надо оправдать. Доходы, которые надо заграбастать, провались весь мир в преисподнюю.

– Отчасти вы правы.

– Отчасти?

– Разумеется, Хоть я и человек-магнитофон, как меня только что любезно определили (раньше вы, Баллах, называли меня так за глаза, но я не в претензии), пусть я, с вашей точки зрения, лишь противный чиновник, у меня тоже есть кое-какие мысли. Хотите?

– Пожалуй, это любопытно, - фыркнул Баллах.
– Изреките.

– Для вас я и так был зелененьким. Квакающей лягушкой.

– Ну, знаете!..

– Разве нет? Человек сортом похуже. Администраторишка. Надзиратель-соглядатай. Правда, мы, менеджеры, платим вам не меньшим презрением. Но дело не в этом. Если бы на Земле было братство, единое общество без всякой там кастовости, вражды, если бы миром правил разум, а не конкуренция, то люди могли бы подождать с антигравитацией. Спокойно все изучить, продумать, взвесить... Но мы живем в реальном мире, и он нам диктует свои законы.

– Да вы, оказывается, в душе коммунист!
– саркастически усмехнулся Баллах.

– Я попросил бы...

– Оставьте, - глухо сказал Горд.
– Короче, вы хотите сказать, что не мы, так другие осуществят антигравитацию.

– Разумеется! Диктаторы не перевелись, и им плевать на всякую там мораль и эстетику, если дело пахнет новым перспективным оружием.

– И поэтому мы должны подражать фашистам. Прекрасно! Новый вариант ситуации: "Гитлер, атомная бомба и свободные Соединенные Штаты". Настолько свободные, демократичные и человеколюбивые, что об этом многое могут порассказать жители Хиросимы. Славный нам был тогда преподан урок!

– Реальность есть реальность. Зачем, однако, драматизировать? Антигравитация все же не бомба, и позеленение отнюдь не лучевая болезнь.

– Скажите это тем людям, которые завалили газеты протестами против наших бесчеловечных опытов...

– Теперь, кажется, вы принимаете нашу демократию всерьез. Не беспокойтесь, завтра же несколько красивых актрис, популярных певцов, высокопоставленных дам и десяток славных "девушек из народа" публично скажут, что зеленый цвет кожи - лучший в мире, что сами они жаждут позеленеть. И позеленеют, будьте уверены, чем создадут моду. В конце концов общественное мнение вас самих попросит продолжить работу.

– Да понимаете ли вы, что у антигравитации могут оказаться другие, менее явные, зато вредные побочные свойства?! Я, я виноват, что не думал об этом раньше, но теперь-то гром грянул!

– Об этом надо было думать еще в девятнадцатом веке, - внезапно сказал Баллах.
– Или раньше.

Не только Горд, но и Мильонер взглянули на него с недоумением.

– Да, раньше! Когда создавали автомобиль, разве думали, что их выхлопы станут душить людей? Прекрасное средство транспорта, что еще надо! А сейчас они душат. Люди от них не зеленеют, зато, случается, гибнут. Но мы и сейчас не отказываемся от машин, наоборот.