Париж в августе. Убитый Моцарт
Шрифт:
Санитар подавил зевок:
— Что, если бы не я?
Они вошли в отведенную им комнату. Уилфрид поставил бутылку вишневой водки на шаткий столик. Кое-где со стен клоками свешивались оторвавшиеся обои. Кароль отдернула занавески и открыла окно. Воздух был жаркий, отвратительно липкий, весь пропитанный вишневой водкой. Уилфрид бросил куртку на стул.
— Если вы хотите раздеться, Кароль, скажите мне. Я выйду в коридор.
— Спасибо.
Он открыл кран и долго сливал воду, прежде чем подставить под струю стакан для полоскания.
— Осужденные никогда не хотят спать, — сказал Уилфрид, тяжело опускаясь в кресло.
Кароль легла на кровать — руки за голову, устремив глаза в потолок, засиженный мухами. Одну за другой, она сбросила туфли, которые с гулким стуком упали на пол. Плакать ей совершенно не хотелось. Они добрались до конца. И близость этого конца успокаивала ее. Она осознавала его неизбежность. Несмотря на ободряющие слова Уилфрида, чтобы она стала делать в этом Танжере? Сейчас у нее даже возникло желание промурлыкать какую-нибудь песенку. Кароль вздрогнула от звука открываемой пробки.
Уилфрид пил. Он повернулся к ней спиной и смотрел в черное окно. Тени двух собак мелькали на деревенской площади. Уилфрид, едва слышно спросил:
— Что вы любили в своей жизни?
Она колебалась с ответом.
— Что я любила?
— Да. Я все хочу понять, чего мы скоро лишимся? Вот вы — что у вас отнимут? Например, вы любили платья…
— Да, конечно. Мне нравились зеленый, черный цвета. Потому что я блондинка. Понимаете, я не была похожа на всех остальных женщин. В парикмахерских я любила подолгу сидеть под колпаком сушуара. Мне было жарко, горячий ветер оглушал меня. Я любила лилии…
Санитар прочел заголовок в газете, валявшейся на полу: «Катастрофа во Флориде», потом потер глаза. Времени было половина второго ночи.
— Что значит, если бы не я?
— Да, если бы не вы, полиция их уже нашла бы. Когда вы везли его на носилках в лифте, этот несчастный тип оказался с вами наедине. И он заговорил! Лучше было бы, если б он заговорил при мне.
— Он повторил два раза: «Я поскользнулся».
— Но вы мне это сказали только на следующий день.
— Если обращать внимание на все, что они говорят!
— Это и было доказательство! Доказательство того, что мадам и ее дружок невиноваты.
Санитар возмутился:
— Невиноваты? Они, эта парочка, развлекаются друг с другом в то время, как этот приятель морозит задницу в холодильнике, и вы называете их невиноватыми!
— Они спят вместе, но это же не преступление.
— Сразу
Врач улыбнулся:
— Заметьте, Маскарани, что в каком-то смысле вы правы. С точки зрения нравственности — они столкнули ее мужа. То есть, рано или поздно, они могли бы его столкнуть. И он хорошо сделал, что свернул себе, шею не прибегая ни к чьей помощи.
Санитар подобрал газету. На его взгляд, врач был слишком хитер. В комнату, недовольно ворча, вошла медсестра.
— Да что с ними со всеми случилось этой ночью? Кто жалуется на боль, кто хочет пить, кому подушка слишком большая, кому наоборот, и прочее, и прочее. Они отдают себе отчет, где находятся? Что же это за работа такая!
Врач, не вставая со стула, погладил ее по коленке.
— Успокойся, злючка.
На табло мигнула лампочка. Измученная медсестра всплеснула руками:
— Опять этот двенадцатый номер! Он способен всю ночь не давать никому покоя!
…В пору цветения лилий я украшала ими все комнаты. Еще я любила… Закуски, кьянти, утренние часы, когда ходят в пеньюарах, выглядывают с балконов на улицу, а там, внизу, жизнь течет без вас. А вы?
— А я любил своего сына.
Он вспотел от жары. Снял рубашку. Майка прилипла к телу. В висках стучало.
— А что еще вы любили, Кароль? Отвечайте. После каждого удара судьбы надо подводить итог прожитому.
Этот голос, исполненный отчаяния, поразил Кароль. Ей стало не по себе и она забормотала:
— Я любила… Я не знаю что еще…
— Покопайтесь в памяти, это важно.
— Я любила танцевать. Очень часто я танцевала одна, когда никого рядом не было. Из-за этого мне случалось сожалеть о своем замужестве. Если бы я была свободна, я могла бы танцевать каждый день, я уверена в этом. Еще я любила ходить в антикварные магазины. Я любила вещи, которые могли рассказать о своей жизни или поведать какую-нибудь историю. А вы?
— Я любил собак, рыбалку, свою работу, бары с приглушенным светом.
— Женщин.
— Да, и женщин. Особенно с красивым телом. Волнующий женский смех. Еще я любил красивые машины, они похожи на женщин. Я любил смеяться и точно так же любил грустить. Все это и было моим богатством.
Кароль грустно качала головой.
— И вот, благодаря Глаку, Божьей воле и Норберту, все, что мы любили, Кароль, выброшено, уничтожено. Завтра мы уже перестанем существовать. Сейчас два часа ночи. Через пять-шесть часов, когда день наберет силу, мы погрузимся в кромешную, бездонную ночь.