Парижские истории
Шрифт:
«Родовые признаки» парижских газет не столь очевидны сегодня, хотя все три издания остаются верными некоторым историческим особенностям, отличаясь по лексике, стилю подачи материалов. Например, традиционно плотная верстка «Монд» не предусматривала раньше практически никаких иллюстраций — только неизменная карикатура художника Плантю на первой полосе и графика внутри. Газета представляла собой сплошной текст; фотографии, тем более цветные, до сих пор смотрятся в ней как инородные вкрапления, хотя понятно, что ради современных рекламных требований пришлось расстаться с черно-белым слепым макетом, и все же жаль — уж очень он был узнаваемым.
Параллельно с изменениями во французском обществе аудитории газет в последние годы смешивались, размывались, расслаивались, а тиражи падали и продолжают падать до
Крайности в политических позициях прессы вообще сошли на нет. На правом фланге закрылась «Котидьен де Пари», на левом — близкая к соцпартии «Матэн». Практически стерлись идеологические различия между тремя основными общеполитическими еженедельниками — «Экспрессом», «Пуэном» и «Нувель Обсерватер». «Юманите» хотя и продолжает выходить, но перестала быть официальным органом компартии и позиционирует себя как газета более широкого, а на самом деле — аморфного левого движения. Голос ее почти не слышен, и чтобы обнаружить газету в парижском киоске, надо предпринять усилие. Зато как ни в чем не бывало продолжает жить ежегодный двухдневный праздник «Юма» в бывшем «красном» парижском пригороде Курнёв — широкое народное гуляние с аттракционами, блюдами региональной кухни на клетчатых скатертях, дегустацией вин, дымом жарящихся колбасок, танцами под аккордеон, выступлениями артистов первого ряда.
Мне трудно оставаться к «Юманите» равнодушным — «роман» с французской прессой начинался именно с нее, по ее статьям мы обучались политпереводу в институте у Глеба Ивановича Семенова, преподавателя-легенды, научившего не одно поколение студентов любить язык. В московских киосках «Союзпечати» выпуски «Юманите» накапливались сразу за несколько дней, их мало кто покупал, из иностранных газет большей популярностью пользовались англоязычные издания, и я брал их все. В отличие от некоторых других левых зарубежных изданий «Юманите» не походила на боевой листок, который словно бы делался на коленках в домашних условиях кучкой энтузиастов. Она выглядела и пахла как настоящая газета. В 1970-е годы, когда компартия еще оставалась в силе, «Юма» выпускалась многостраничной, большого формата, печаталась на тонкой, очень «западной» бумаге, какую в СССР тогда не использовали. В раскрытом виде газетный лист занимал обеденный стол. Привет из Франции.
В Париже редакция находилась в приличном здании в 9-м округе, рядом с Большими бульварами, а не как сейчас — за пределами кольцевой дороги, куда она переехала позже, после того как компартия продала свою собственность в центре города. (На смену борьбе за коллективные права пришла забота об индивидуальном здоровье: в здании на рю дю Фобур-Пуассоньер, где у входа стоял линотип и работала редакция, расположен сейчас фитнес-клуб.)
С печатным словом считались: несмотря на то, что это было дружественное издание, некоторые номера «Юманите» до Москвы так и не доходили. Они изымались цензурой — в основном из-за статей о взятой тогда на вооружение тремя крупнейшими компартиями Европы (французской, итальянской и испанской) идеологии еврокоммунизма, особого пути прихода этих партий к власти, возможно по сути и вполне разумного, но зато не получившего благословения международного отдела ЦК КПСС.
Первая тетрадка «Юманите» содержала материалы о социальных конфликтах на предприятиях, партийной работе, профсоюзные новости, но в газете была представлена и «нормальная» французская жизнь, работал сильный отдел культуры. Не укладывалось в голове: как могут журналисты «Юманите» сочетать традиционный французский образ жизни, а точнее вкус к этой самой жизни, с классовым подходом, который, как мы привыкли думать, должен был пронизывать любое явление, даже святой для парижанина обед в ресторане после наступления полудня. Самый первый мой приход в редакцию в середине 1980-х запомнился в частности тем, что мы пошли обедать в аргентинский ресторан за углом «Юма» вместе с Мартин Моно, жизнерадостной теткой и автором изданной тогда у нас книги про эскадрилью «Нормандия — Неман».
И
С газетами такая вещь: важно не только то, что в них прочтешь, но и то, где это сделаешь. Личные отношения с газетой складываются с восприятия стиля, языка, даже шрифта, бумаги на тактильном уровне. Невозможно разделить «Фигаро» и завтраки в больших и малых французских гостиницах, где ее подают как масло или молоко. Прелесть «Монд» связана с таким старорежимным понятием, как вечерняя газета. Испокон века в Париже «Монд» поступает в киоски около половины второго дня, тем самым успевая отразить все поздние и ночные новости. Выйти купить «Монд» — это ритуал, традиция. Ты прерываешь какую-то свою работу, встаешь из-за стола и выходишь на парижскую улицу, чтобы дойти до ближайшего киоска, что уже само по себе немалое удовольствие. День делится на «до» и «после» «Монд». Электронная подписка на месяц стоит один евро, но равноценны ли эмоции, испытываемые от чтения газеты в бумажном виде или с экрана?
А вообще лучшая газета — та, что попала в руки случайно. Подсмотренный и ставший своим жест — зайти в кафе и у стойки, заказав кофе или бокал вина, раскрыть лежащую там, предназначенную для таких посетителей, как ты, уже немножко потрепанную газету, которую обычно читать не будешь. Именно в ней ты и найдешь неожиданную, но действительно значимую для тебя заметку.
«Значимые» статьи, отвечавшие настроению или неожиданно на такую тему, о которой размышлял в данный момент, я находил в газете, не похожей ни на одну из французских. Она отличалась по верстке, по жанру материалов, наконец, по краткому стилю изложения. В нужном объеме газета передавала суть проблемы, которой жила та или иная европейская страна.
У «Интернэшнл геральд трибюн» и в Европе было особое место, а в Москве ее выписывали в международных отделах советских газет, чтобы иметь возможность читать в концентрированном виде американские «Нью-Йорк таймс» и «Вашингтон пост», получать которые по почте было долго и накладно. Герой Василия Аксенова Лучников, приезжая в Париж, спрашивал в киоске свой крымский «Курьер», а также «Геральд трибюн».
Газета появилась в XIX веке как европейский вариант американской «Нью-Йорк геральд», но стала знаменитой в середине 1960-х, прибавив к своему названию определение «интернэшнл», когда для продолжения издания и спасения его от банкротства объединили силы «Вашингтон пост» и «Нью-Йорк таймс». Две мощные материнские компании, соперничавшие друг с другом у себя в Америке, создавали в своем совместном парижском издании полифонию. Вашингтонский и нью-йоркский взгляды на политику уравновешивали друг друга позиционно и стилистически, что прежде всего проявлялось в редакционных статьях. Выбитому из привычной среды американскому туристу в зачастую непонятной и чуждой ему Франции или Италии газета обеспечивала комфортную связь с домашними реалиями.