Парижский антиквар. Сделаем это по-голландски
Шрифт:
Вместо ответа мгновенно раздается щелчок замка, и я открываю дверь. Устремившись к своему номеру, натыкаюсь на исходящего любопытством Питера, который вылетает из своей комнаты, чтобы узнать, почему меня не было два дня, где именно я был и что могу рассказать. Благодаря его незначительному весу и габаритам, это препятствие мне удается преодолеть относительно быстро. Взяв Питера под мышки, приподнимаю и ставлю за порог его номера.
— Сядь вон на тот стул и не мешай. Ты же видишь, детка, у меня дела, мне очень-очень некогда.
Открыв дверь
Минуту подумав, выгребаю из стола бумаги и запихиваю их в сумку. Записи вряд ли мне понадобятся, но не стоит оставлять следы, пусть и самые безобидные.
Уже выйдя из номера, я резко останавливаюсь. Мысль, неожиданно пришедшая ко мне в голову, заставляет меня распахнуть дверь в комнату Питера. Толстенький филиппинец послушно сидит на стуле у окна, положив руки на колени и изнывая от любопытства, но не смея тронуться с места. Его послушание меня трогает.
— Питер, а почему поменяли замок на входной двери?
Питер тут же вскакивает и с готовностью начинает тараторить:
— Кто-то ночью забрался в гостиницу. Открыл входную дверь и ходил по коридору, по нашему этажу. Его видела Лиз. Поэтому…
— Спасибо, старик, я все понял.
Тот, кто приходил ночью, убедился, что мой номер пуст. Оно и к лучшему. Протай, гостиница. Ван Айхен уверен, что меня отправили в Москву, туда же улетел Воропаев. До конца пребывания в Голландии остается пять дней, их нужно провести подальше от знакомых. В институте тоже светиться нет резона, там наверняка остались люди Ван Лихена. Они очень удивятся появлению того, кто должен быть уже на подлете к Москве.
Упаковавшись, делаю на дорогу кофе. Но на пол пути к креслу, уже с чашкой в руке, резко останавливаюсь, так что горячий кофе плетет на пол. К черту посиделки! Если Ван Айхен действительно решил отвести душу — причем отвести уже безо всякого толка, проиграв в нашей увлекательной гонке на выживание, — то одной только моей головой он не удовлетворится.
Лихорадочные метания по холлу на мгновение прерываются у телефона. Но на звонок в коттедже Шам Шан ни кто не отвечает. Мобильный телефон Джой тоже молчит. Проклятие! Выскочив на улицу, начинаю размахивать руками в попытке изловить такси. Обычно это занимает не больше двух минут, посейчас удина, как нарочно, пуста.
В тот момент, когда черный «БМВ» с желтым в шашечку гребнем притормаживает рядом со мной, сзади раздается знакомый бас:
— Алекс, отпусти машину, мне надо с тобой поговорить.
—
Но, повернувшись, я наталкиваюсь на пристально-угрюмый взгляд Соломона, который заставляет екнуть сердце. Едва я, вялым взмахом руки отпустив такси, подхожу, он спрашивает:
— Ты слышал? Только что звонили — Джой погибла.
Ван Айхен, отведя занавеску, смотрел на коричневатую воду канала под окнами его кабинета. Пожилая женщина тяжело оперлась на чугунную решетку. Переводя дыхание, она подняла глаза на фасады домов. Ее взгляд скользнул по окну кабинета Ван Айхена, и он механически улыбнулся старой даме. Подумав, что скорее всего она не может видеть его из-за бликов стекла, Ван Айхен согнал улыбку. Повода для радости не было.
Прошло два с половиной часа после ранее оговоренного контрольного звонка Януса. Когда он сообщил Ван Айхену, что вся группа вылетает в Москву для сопровождения Соловьева, оба они вздохнули с облегчением. Януса удалось прикрыть, и это почти гарантировало победу.
И только расставшись с Янусом, Ван Айхен ощутил легкое чувство тревоги. Пока дело не сделано, оно не сделано, и безопасность Януса еще далеко не все. Более того, и эта безопасность еще оставалсь под вопросом. Сам Ван Айхен, приведись ему расшифровать Януса и решать ситуацию в его отношении, поступил бы именно так — отвлек бы его внимание на Соловьева. И только в Москве или на борту самолета Януса можно было бы задерживать.
Шефы Януса могли, даже должны были бы поступить именно так. И радоваться удаче было рано. Отпустив занавеску, Ван Айхен вернулся к столу. Если случилось худшее и Януса действительно расшифровали, то вся схема оказывалась под угрозой.
С другой стороны, для того, чтобы расколоть Януса и получить от него информацию, потребуется время. И тогда еще не все потеряно. Но это только в том случае, если вся группа выехала в Москву. А вот если Соловьев остался в Голландии, это меняет ситуацию.
Ван Айхен вздохнул и потянулся к телефону.
Ноги у меня пето что подкашиваются — я просто перестаю их чувствовать и замираю на месте. С каким-то бессмысленным напряжением жду продолжения, хотя ничего существенного услышать не могу — самое главное и самое страшное уже сказано.
Внимательно посмотрев мне в лицо, Соломон берет меня под руку и отводит к себе в номер.
— Звонила Шам Шан и сказала, что только что приезжали из полиции. Ее нашли в канале, следователь говорит, что вполне допускает возможность самоубийства.
— Они что, нашли письмо?
— Не знаю, слышал только разговоры.
— Когда ее последний раз видели?
Соломон с некоторым удивлением смотрит на меня — видимо, не ожидал с моей стороны столь рассудочной реакции на известие. Но что поделаешь, хотя мне хочется закричать от отчаяния, я автоматически размышляю над тем, что все произошедшее может означать.