Парижский антиквар. Сделаем это по-голландски
Шрифт:
— На что намекаешь?
Меня успокаивающе хлопают по плечу:
— Отечественные зебры — исключение. Хотя, извини, но ваши ребята не имеют представления о том, что такое настоящее внешнее наблюдение. Поэтому вас и ловят, как слепых котят. Это я так, к слову. Тебя не имел в виду.
Один из контрразведчиков заинтересованно вклинивается в разговор:
— Ты когда понял, что тебя «ведут»?
Нельзя терять лицо и присущий нашей конторе интеллигентный стиль, но и сдерживаться больше нет никакой возможности:
— Когда вошел в камеру! Что за вопросы! Это здесь хорошо в сыщиков играть! Тебя отправить за кордон, ты через полгода по пути в сортир от «хвоста» проверяться начнешь! Вы
Сотрудник, к которому я собственно и пришел, заслоняет меня собой от сослуживцев:
— Ладно, оставьте человека в покое. Алексей, тебе чай или кофе? Наливай сам. Теперь по твоему запросу. Портновский Леонид Борисович. Тысяча девятьсот пятьдесят восьмого года рождения. Выпускник Ленинградского политехнического института. Как гражданин Бортновский учился в этом самом политехническом институте, одному Богу известно. Зато мы знаем, что с младых ногтей он почувствовал влечение в прекрасному и начал торговлю предметами искусства. Торговлю полностью криминальную, ибо она была в той или иной степени связана с целым букетом нарушений Уголовного кодекса, начиная с незаконных валютных операций и кончая контрабандой антиквариата. На этой ниве Бортновский достиг таких высот, что в середине семидесятых годов проходил по крупному делу группы, которая занималась нелегальным вывозом картин. Проходить-то проходил, только вот в тюрьму не попал. Пошел на сотрудничество со следствием. В результате все подельники сели, а Бортновский вышел из следственного изолятора на свободу с чистой совестью. С чистой совестью и смутной тревогой по поводу предстоящей через двенадцать лет встречи со своими соратниками.
— Как Бортновский попал в Париж?
— Погоди, все будет. После выхода из-под ареста он не угомонился, а перебрался из Ленинграда в Москву. С началом реформ Бортновский к операциям с антиквариатом прибавил деятельность на финансовом рынке. Более конкретно — обналичивал деньги, открывал для клиентов банковские счета за границей. Дело хорошее, но нелегальное и сопряженное с изрядным риском. И однажды утром, выйдя из дому, Бортновский наткнулся на двоих молодых людей с пистолетами в руках. Спасло его стечение обстоятельств — осечка одного и промах другого. И еще то, что Бортновский очень быстро добежал до квартиры. Не дожидаясь, пока заказ передадут более умелым подрядчикам. Бортновский счел за благо оставить Россию и через два месяца выехал в Европу.
— У него партнеры есть?
Сотрудник достает пачку фотографий.
— Кто сейчас — не знаю. Пока он работал в России, его партнером был такой Йозас Гутманис. Бывший инженер из рижского порта. Крупный делец. Занимался вывозом цветных металлов из России. Потом перекинулся на алмазы. Это последнее прижизненное фото. Год назад его расстреляли на Дмитровском шоссе. Вот фотография. «Мерседес» Гутманиса взорвался. А от него самого осталось не больше спичечного коробка пепла.
— Не помню, чтобы от выстрела машина взрывалась. Впрочем, чего только не бывает в этом смешном мире.
Разобрать на фото, где были остатки развороченного шестисотого «Мерседеса», а где Гутманиса и его телохранителя категорически невозможно. Пока я разглядываю этот кошмар, сотрудник ФСБ подводит итог:
— Вот теперь все.
Голос диктора первого канала российского телевидения наполнял кабинет. Двое мужчин в строгих деловых костюмах, сидевшие в креслах, внимательно смотрели на плоский экран большого телевизора в углу.
— Низкая себестоимость проекта «Гермес» позволит России стать лидером на рынке вывода в космос малых космических аппаратов. К тяжелой ракете-носителю, ранее использовавшейся в военных
Экран телевизора погас. Выключив видеозапись, хозяин кабинета отложил пульт дистанционного управления и повернулся к своему заместителю, Фрэнку Ковальски.
Худощавый, среднего роста Ковальски рано поседел и выглядел старше своих сорока лет. Шеф не мог привыкнуть к его манере слушать: когда собеседник говорил, Ковальски оставался неподвижен, а взгляд темно-карих, почти черных глаз не отрывался от зрачков говорящего. Через минуту Ковальски мог расхохотаться, размахивая руками, изобразить кого-то или рассказать анекдот. И снова замереть, как кобра перед броском. Сам Ковальски как-то сказал: «Я понимаю, что это неправильно, что в нашей профессии надо уметь слушать мягче, незаметней. Но пусть это будет моим приемом маскировки. И потом, так мне легче думать о своем, слушая ерунду, которую несут мои агенты и коллеги по работе».
— Вы все понимаете по-русски?
Ковальски неопределенно покачал головой:
— В принципе да, но когда не слишком быстро говорят. У русских недостаточно отчетливая артикуляция, звуки смешиваются, и это мешает.
Шеф кивнул в сторону погасшего экрана телевизора:
— У вас будет возможность практиковаться. Руководство требует активизировать операцию против «Гермеса». Активизировать и завершить в ближайшее время.
Ковальски подумал, оценивая настроение начальника, и осмелился на осторожное инакомыслие:
— Почему разведка всегда должна исправлять ошибки этих идиотов? Наши космические корпорации увлеклись звездными войнами, надеялись на правительственные заказы. Коммерческие запуски их не интересовали. В результате мы теряем рынок в несколько миллиардов долларов.
Шеф не без коварства вставил:
— Если бы удалось точно оценить ситуацию в свое время. Но — увы!
— Именно. Если бы удалось в свое время правильно предвидеть развитие этого рынка, мы бы сейчас не были вынуждены суетиться. Стратегический анализ, к сожалению…
Поняв, что в этом месте уже пора критиковать руководство собственной организации, которому по рангу полагается видеть долгосрочное развитие ситуации, Ковальски умолк. Насмешливо взглянув на подчиненного, начальник не стал требовать от него продолжения.
— Оставьте стратегические проблемы. Подумайте лучше о своей карьере. Это банально, но если операция против «Гермеса» сорвется, нам с вами придется искать новую работу. Корпорации, о которых я говорил, с нас живых не слезут.
— Я не предвижу особых сложностей. Единственная проблема — этот изобретатель, Тьери. Он трудно управляем. Вернее, почти совсем не управляем. Хелле жаловался на него. Когда речь об информационной кампании, преждевременная утечка может сорвать всю операцию.
Шеф философски вздохнул:
— Тьери — гений. Причем гений непризнанный, а это еще хуже. С такими, как он, всегда трудно. Сама идея блокирования систем управления «Гермеса» восхитительна. Падение носителя, скажем, на окраину Пекина, вызвало бы не только политический конфликт. Китай бы заморозил закупки русского оружия, а мы бы организовали бойкот их космических и некоторых других программ. Представляете, какова находка для раздувания скандала!
Ковальски неторопливо моргнул:
— Может быть, стоит подумать о более плотной изоляции Тьери?