Парижский паркур
Шрифт:
Что со мной? Чего я так испугалась?
Наверное, замкнутые стены подъезда так подействовали. Я вроде бы как в ловушке оказалась.
Я сделала глубокий вдох. Поднялась по ступенькам. Справа был лифт. Впереди дверь, которая, очевидно, вела в кафе.
Я постучала.
Вдруг мне пришло в голову, что, кроме охранника, Желтой Куртки и хозяйки кафе, могут быть еще люди, которые не хотят, чтобы кто-то видел мальчика!
Я отступила. Одно дело, если кто-то выскочит ко мне на улицу, где я всегда могу позвать
Что делать?
Я подумала и решилась. Плохо, конечно, нарушать свое же обещание, но...
Мадам Григорович открыла сразу, после первого звонка.
– Я так и думала, что вы подниметесь, – сказала она.
Ей было лет шестьдесят. Седые волосы убраны в пучок, на лбу очки. На ней был вязаный крючком светлый кружевной джемпер, бордовая юбка. На руке – браслет из янтарных камушков. Выглядела мадам так, словно готовилась к встрече со мной.
– Мне не хотелось бы с вами говорить, – она сказала это как-то умоляюще.
Словно мне надо было убедить ее в обратном.
И я сунула руку под свитер, нащупала нагрудный карман толстовки. Достала – нет, не инструкцию к лекарству, а портрет мальчика, за которым охотился Желтая Куртка. И показала его мадам.
Она порывисто вздохнула и посторонилась. Я прошла в прихожую, затем – в гостиную, маленькую, уютную, с диванчиком и креслом-качалкой у старенького телевизора. У окна стояло пианино, накрытое вязаной салфеткой. На нем – несколько фотографий в рамках.
Мадам Григорович подошла к окну, задернула шторы. В свете ночника, стоявшего на тумбочке у дивана, ее волосы чуть отливали золотом. Она указала мне на диванчик, села рядом.
У мадам были карие, очень выразительные и грустные глаза и белая кожа, лишь кое-где тронутая коричными пятнышками. Она сцепила руки на коленях в замок.
– Мадам, вы догадываетесь, почему я к вам пришла, – начала я.
– Возможно, – кивнула она, – но видите ли... Вы приезжая. Вы уезжая.
– В смысле – скоро уеду?
– Да. А я останусь тут. Поэтому...
Она сглотнула.
– Поэтому если бы я даже хотела помочь этим бедным...
Она снова замолчала и отвернулась.
«Может, попробовать на нее надавить?» – подумала я.
– Так вы ничего не собираетесь говорить? Зачем же вы меня позвали?
– Вы сами попросились. Я подумала, может, вам нужно спрятаться от них, – она испуганно глянула на дверь.
– Нет! Мне нужно, чтобы вы объяснили мне, что тут происходит!
– А...
Она открыла рот, но тут же сдержала себя. Я видела, она борется с собой. Того и гляди, расплачется.
Но как вытянуть из нее правду?!
Я встала с диванчика, подошла к окну, поймала очередной
Подняла крышку. Нажала на клавишу. Она молчала! Я нажала на следующую. Никаких звуков.
– Зачем вам такое пианино?!
– Оно мой старый боевой товарищ, – грустно сказала мадам Григорович, – помнит моего мужа.
Тут до меня дошло.
– Пианино – это вы, мадам! Вы понимаете? Вы все помните, знаете и молчите!
По ее лицу потекли слезы. Это было ужасно – видеть, как плачет пожилой человек. Она взяла с тумбочки коробку с салфетками, вытащила одну.
– Ваш муж давно скончался?
– Десять лет назад.
– А дети? У вас есть дети? – с надеждой спросила я.
– Нет!
Да что же это такое!
– Мадам! А свое детство вы помните?!
– Да, – она улыбнулась сквозь слезы и зашелестела, – я жила на хуторе... у бабушки... у нее была чудесная коллекция керамики, знаете, такие глиняные вазы, расписанные вручную павлиньими перышками...
– Так вот представьте, – закричала я, хлопая крышкой от пианино так, что задрожали фотографии, – что в вашем детстве вместо керамики было ВОТ ЭТО! Как у этого мальчика!
Я кивнула на дверь.
Она замерла.
– Скажите же наконец, что вы знаете об этом мальчике?! Я не хочу подвергать вашу жизнь опасности, но есть же слова, которыми можно все описать. Ну хоть одно слово! Есть?
Она кивнула.
– Прицеп, – проговорила она с таким сильным шелестящим акцентом, что я даже решила, что она от волнения перешла на польский.
Но слово оказалось русским.
– А еще я слышала, как один из них сказал «этуаль», – добавила мадам Григорович, – это означает «звезда».
Ника ждала меня у забора возле домика мадам.
– Ну что? – набросилась она на меня.
– Сначала ты расскажи. Где, кстати, Доминик?
– Осталась на месте преступления, – фыркнула Ника. – Мы раскрыли тайну мадам, поздравь. Знаешь, где она берет блинчики к завтраку? В обычной крепери! И почему мы раньше не догадались, а? Она сделала заказ и ушла. Я направилась за ней. А Доминик решила остаться – поговорить с продавщицей. Видела бы ты, как она при этом смотрела на блинчики, политые шоколадом!
– А что насчет кладбища?
– Ничего. Это, видимо, просто дурацкая причуда мадам. Как и фотографировать спящих постояльцев.
– А что с Желтой Курткой?
– Он шел за нами до крепери. Когда я вышла – его уже не было.
– Но он мог спрятаться и напасть на тебя! Ты рисковала! Да еще и ждешь меня тут, на отшибе. Без телефона!
– Теперь с телефоном, – сказала она, забирая у меня мобильник. – А что, как тебе – так можно рисковать и идти прямо во вражеский... Как это по-русски?