Паркур
Шрифт:
– Как произошло ваше посвящение в Паркур?
– Нужно понимать, что Паркур не взял и не свалился с неба просто так. Мой отец не говорил мне: «Держи, теперь, когда тебе пятнадцать лет, я передам тебе секрет, сын мой». Я вынужден был искать, докапываться, вынюхивать как журналист. Сначала мне открылся мой отец и то, каким человеком он был, потом я начал использовать все, чему он меня научил, как проживать жизнь, как строить её из надежных кирпичей. Он дал мне многие элементы, которые одновременно связаны как с неким мировоззрением, так и со спортивными советами, чтобы лучше подготовить себя физически и ментально. Это смесь всех этих составляющих, в большей степени личная работа над собой, которую я проделывал годами, что шаг за шагом привело меня к Паркуру. Сегодня некоторые люди говорят мне: «Дэвид, вы создали Паркур». Но это не так! Я не ученый, который работает в лаборатории, и не инженер, я ничего не изобрел таким способом. Это долгий процесс, который начался еще когда я был подростком, а то и еще раньше. Школа меня больше не интересовала, я нуждался в подлинности, в поисках чего-то существенного. В определенный момент я сказал себе, что жизнь слишком коротка, и я должен найти себя в том, чем я хотел бы заниматься в этой жизни, в какой определенной области я могу быть хорош, а позднее все остальное придет следом. Я перенял это от моего отца, он считал, что если выучить определенную базу, то она может сослужить нам в любой другой области.
– В чем состояло это мировоззрение, которое вам передавал отец?
– Мой отец направлял меня, давал ответы
– Как вы учились у отца?
– Я должен был всегда сам искать встречи с ним. Если я этого не делал, ничего не происходило. Если после обеда я оставался в комнате моих двоюродных братьев, а мой отец был внизу в гостиной, то он не приходил за мной. Он думал: «Если мой сын захочет что-то узнать обо мне, о моей жизни, он придет и спросит». Мой отец спал в палатке, установленной в саду даже во время зимы. Я смотрел на него через окно и говорил себе: «Я должен туда пойти, чтобы поговорить со своим отцом, я здесь всего на два дня, и если я не сделаю этого сейчас, потом будет уже поздно, и я буду жалеть». Это было нужно мне, жизненно необходимо. Я хотел обсудить с ним все вещи, которые он знал. И когда наконец я оставался с отцом, он мог говорить со мной обо всем и ни о чем одновременно. Он мог давать мне уроки по кухне, по машинам, по человечности. Он говорил мне: «Ты будешь встречать разных девушек, и это всегда будет для тебя новым опытом, но важно, чтобы ты всегда что-то выносил для себя из этого, чтобы ты учился понимать девушек, а так же лучше понимать себя». Он хотел, чтобы я избежал этих ошибок, чтобы я не терял своего времени на отношения, которые ничего мне не принесут. Парни, которые всегда хвастаются, что они всю жизнь проводят в окружении девушек, которые желают того, чтобы вокруг них было максимум цыпочек, в конце концов, приносят лишь боль этим самым девушкам. В чем польза от разбивания сердец? В этом нет ни капли положительной энергии.
После всего того, что он мне объяснил по поводу девушек, я больше не мог ударить в грязь лицом перед ним. Если я приводил девушку домой, то я всегда ожидал того, что отец задаст мне важный вопрос: «Хорошо, мой сын, ты привел красивую девушку, ты можешь привести их хоть десять, но можешь ли ты сказать, что она — та самая? Ты показываешь её мне потому что любишь или чтобы подняться в глазах других, выделиться среди своих друзей?». Сегодня я больше не играю в эти игры, не пытаюсь притворяться, потому что отец научил меня быть настоящим, и я чувствую себя плохо, когда вру, мошенничаю или совершаю поступки из не самых благих побуждений. Женщины. У моего отца их было немало, но он признавал, что никогда по-настоящему не гордился этим. Он никогда не говорил мне: «Это круто, когда у тебя куча девушек, дерзай, Дэвид!». Его посыл был как раз противоположным: «У тебя может быть сотня девушек, но в конечном итоге, если ты не можешь вспомнить каждую из них, то в чем же тогда интерес? Если имена, лица, время, проведенное с ними, не задерживаются в твоей памяти, значит, ты пропустил что-то важное, ты мог не иметь отношений с некоторыми из них и, возможно, предостеречь их от страданий». Для него важным было, чтобы я нашел хорошего человека, такого, который будет мне настоящей поддержкой в жизни. Эти уроки моего отца помогли мне избежать многих глупостей, они предостерегли меня от начинания тех вещей, которые я не мог бы завершить, они позволили мне развить в себе острое видение людей и не привязываться к внешности.
– Не казалось ли вам, что ваш отец влияет на вас больше, чем другие отцы влияют на своих детей?
– Мне кажется, что я общался с отцом больше, живя отдельно от него, чем если бы он жил со мной все время. Мои двоюродные братья наверняка помнят то время, когда они еще жили в доме, они даже представления не имели о наших с ним разговорах. Я гордился своими старшими сводными братьями, Жаном-Франсуа и Дэниэлем. Даже не смотря на то, что мы виделись очень мало. Сейчас я могу сказать, что Жан-Франсуа тоже сыграл важную роль в формировании Паркура, благодаря ему появились некоторые вещи, он задавал мне вопросы, разговаривал со мной о моем отце, показывал фотографии, документы. Мои братья были двумя фигурами, двумя противоположными примерами. Жан-Франсуа хорошо успевал в учебе, он стал пожарным и посвятил себя карьере среди борцов с огнем. Напротив, наш старший брат, с которым у нас было 10 лет разницы, выбрал более кривую дорожку, что плохо для него кончилось. Он связался с наркотиками, принял участие в вооруженном ограблении и был приговорен к тюрьме за это. Когда его выпустили из Флёри-Мэроги, мы думали, что все изменится. Он нашел работу, работал с декорациями в театре. Он выглядел вполне здоровым и уверенным, но спустя несколько месяцев умер от передозировки. Я думаю, что его история, все проблемы, которые ему пришлось пережить, так же повлияли на меня вместе с моим общением с отцом. Я думаю, что ему казалось, что он что-то пропустил в воспитании своих сыновей. Он без сомнений хотел возместить это со мной, показать мне те вещи, на объяснение которых для Дэниеля он не смог найти время, чтобы я не пошел тем же путем. Дэниел поддавался плохому влиянию со стороны других людей, и отец хотел защитить меня от этого.
– Сложно ли вам было слушаться своего отца при том, что он практически не воспитывал вас?
–
– Возможно, ваше восхищение было вызвано тем, что вашего отца очень часто не было рядом?
– Да, это правда. Но я главным образом пытался понять в каких именно качествах отца я могу найти самого себя, потому что мы были совсем разными. Я был маленьким мальчиком, забытым, очень скромным. Он же был полной противоположностью. Он блистал. Когда он шел по улице, люди оборачивались. У него была по-настоящему мощная аура. Были моменты, когда я говорил сам себе: «Такое невозможно — я точно приемный» — ни одной черты, ни одного элемента, который говорил бы мне, что это мой отец. Даже будучи маленьким, я замечал за ним невероятные вещи. Например, он мог выстрелить из лука в сторону двери гаража в табличку «остановка запрещена»: он стрелял с 50-ти метров и попадал в цель, словно для него это было раз плюнуть. Меня впечатляло то, что в то время, как я был хорош в какой-то одной вещи, мой отец был спецом в миллионе вещей: починке машины, готовке, работе руками. В каждом своем действии он был внимательным, скрупулёзным, уделял много внимания мелочам, но я никогда не видел его слишком серьезным или сконцентрированным. При нем всегда была его легкость, естественность, и это поражало меня больше всего. Он был похож на кота. Он мог совершить что-то, требующее невероятных физических усилий, при этом оставаясь спокойным, сохраняя улыбку на лице, словно не произошло ничего экстраординарного. Он всегда настаивал на следующей точке зрения: «Не поражайся этому так сильно, Дэвид, потому что помимо этого жизнь полна многих других интересных вещей. Не поражайся тому, что делают акробаты в цирке, потому что прежде, чем сделать шоу, они готовят свой номер целый год, или если они во время выступления жонглируют 11-ю шарами – они делают это каждый вечер перед зрителями, они обучались всем этим вещам, чтобы казалось, что они делают все свободно. В этом и есть их уловка. Ничего не приходит к человеку случайно, просто так. Намного более поразительной вещью будет, если дать пареньку, который никогда раньше не жонглировал, несколько новых шаров, и он вдруг начнет так ими жонглировать, словно для него это самая простая вещь. Вот это будет действительно впечатляюще, это будет настоящее чудо».
Он понимал, что если нам в жизни дан какой-то дар, то нам не приходится за ним далеко идти, он уже есть в нас, но если же нет, необходимо работать: «Если тебе нужна крепость, укрепляй себя, если тебе нужна взрывная сила, прыгай, если тебе нужна скорость, ускоряйся». Воля не имеет смысла, если мы не готовы отдавать всего себя чему-то, если мы не готовы погружаться в себя, задаваться вопросами. Чем больше мы растем, тем больше вопросов мы задаем себе, тем больше оправданий находим, тем более мы себе кажемся умными, чтобы избегать препятствий. Несмотря на то, что все это опыт, и это помогает нам сталкиваться с вещами, которые приводят к нашему росту. Это именно то, чем является Паркур: находить препятствия, добровольно переносить сложности на своем пути, чтобы в настоящей жизни быть свободным. Мой отец не переставал повторять мне эти заповеди: «Если тебе предлагаются на выбор два пути, выбирай тот, что сложнее. Тот, что полегче — ты и так знаешь, что сможешь пройти его». Слушая и наблюдая за его действиями, я понял одну важную вещь: я пытался всего избежать, в то время, как он всегда во все вовлекался с головой.
– Все эти заповеди, которые вам передавались, они достаточно близки к идеологии боевых искусств...
– Я думаю, что просто-напросто идеология боевых искусств основана на жизни, точно так же, как и в Паркуре. В боевых искусствах, к примеру, есть множество отсылок к животным. Но совсем не важно, откуда исходит это мировоззрение, эта идеология — из боевых искусств или чего-то другого, если мы находим в ней смысл для себя. Для меня, к примеру, когда я начал практиковать Паркур, я в конце концов обрел для себя средство существования. В моей голове был настоящий бардак, у меня было такое желание найти свое место в жизни, что я прислушивался только лишь к своим желаниям, не обращая внимания на то, что для меня хотели окружающие. Я пошел путем, который сам для себя выбрал, и так и нашел себя. Не будучи вовлеченным в классическую систему общества, я развил в себе другой образ жизни. Я хочу уточнить один момент: мой отец взращивал во мне этот образ мыслей очень легко и ненавязчиво, без напора и фанатизма. Он делал это естественно, без каких-либо принуждений. В армии им, солдатам, не давали выбора: «Делай это, делай то, прими упор лежа, 50 отжиманий!». С ними обращались плохо — их заставляли. Это оставило свои следы, привело к отвращению. Он никогда не приказывал мне «Дэвид, я хочу, чтобы ты занимался Паркуром», он лишь показал мне путь. Выбор, заниматься этим или нет, всегда оставался за мной.
Главным образом он дал мне понять, что без доброй воли мы не способны ни на что. «Я, конечно, могу пнуть тебя, чтобы заставить что-то делать, но я ведь понимаю, что если в своей голове ты решил этого не делать, то ты не сделаешь этого никогда». Отец верил, что если хочешь что-то сделать, то всегда надо пытаться, снова и снова. Даже если нам плохо, даже если все очень сложно, даже если хочется сдаться. Наша способность говорить самими себе, что мы будем пробовать, пока у нас не получится, уже отличает нас от других. И для моего отца это было важно, не сводить что-либо к повторению рутинных действий, к тому, чем занимаются все люди. «Если ты хочешь развить свою силу, не становись перед зеркалом для того, чтобы в течение часа поднимать тяжелый вес, потому что в конечном итоге ты будешь хорош лишь в этом. Всегда ищи новые способы, другую манеру тренировки». Отец научил меня, насколько важно работать над собой и вкладывать всего себя в тренировки. Его главное кредо было: «Ты становишься тем, чему себя посвящаешь».