Парни из Карго
Шрифт:
Львович, не моргнув глазом, выровнял машину одним плавным движением и нажал кнопку TOGA25 на штурвале, спокойно сообщив:
– Уходим, двигатели – взлетный.
Зазвенел сигнал отключения автопилота, и сразу вслед за ним раздался нарастающий вой двигателей, выходящих на взлетный режим.
– Закрылки пятнадцать!
– Check! – Миша переставил рукоятку выпуска закрылок вверх, убирая их с посадочного положения в тридцать пять градусов во взлетное – всего пятнадцать градусов. Ландшафт за окном уносился назад, а выкатившийся пассажирский борт, нелепо уткнувшийся носом
Львович легонько придержал попытку «Веселого Роджера» встать на дыбы, отклонив штурвальную колонку вперед:
– Шасси убрать!
– Check! – рукоятка ушла вверх.
Самолет уверенно удалялся от негостеприимной земли. С выкатившимся лайнером они спустя секунды поравнялись уже на высоте в полсотни метров. Саша даже явственно различил людей, стоящих с фотоаппаратами на грунте неподалеку от «Аэробуса» и восторженно снимающих их посадку. «Рисковые ребята!» – подумал он. «А если б мы в крыло ему врезались…».
– Катманду-контроль, «Жар-Птица» девять ноль ноль семь, ушел на второй круг, – спокойно доложил Миша диспетчеру.
– Принял, «Жар-Птица», следуйте к точке Браво.
Борт нырнул в облака, и горы пропали из виду. За стеклом опять забурлила белая муть облаков. Розовые линии, отмечающие траекторию полета, прихотливо изогнулись на экранах перед пилотами. Теперь им снова приходилось идти строго по маршруту, тщательно выдерживая скорости и высоты и снова выходя в точку, откуда можно было бы безопасно повторить заход на посадку.
– Миша, глянь-ка на правую законцовку, – ровным голосом попросил Львович, не отрывая взгляда от приборов. – Цела она там?
– Смотрю, – Миша прижался лбом к стеклу, пытаясь рассмотреть законцовку крыла. С его места это удавалось с трудом – не слишком удобный был обзор назад, да и облачность мешала. – Цела, цела! – обрадованно воскликнул он, когда крыло вдруг стало на секунду или две ясно видно целиком в просвете между слоями облаков.
– Спасибо. Продолжаем. Закрылки ноль, – по голосу Львовича не чувствовалось, что они были на волосок от крушения. Но Саша, не первый год летавший с капитаном, прекрасно понимал, чего ему стоило так спокойно уточнять все это и не выдавать своего волнения.
Еще заход. Снова вывалились из облачности на глиссаде. Опять пошли доклады высотомера – и напряженное ожидание.
На этот раз ветер смилостивился, и коснуться полосы удалось ровно там, где рассчитывал Львович. Самолет тряхнуло, когда колеса основных стоек, а потом и носовой встали на бетон.
– Реверс.
– Есть реверс.
– Тормозим.
Привязные ремни всех четверых ощутимо натянулись под нарастающий вой двигателей.
– Шестьдесят… сорок… двадцать пять… – натяжение ремней ослабло. – Катманду-контроль, «Жар-Птица» посадку произвел.
– Принял, работайте с рулением на сто шестнадцать точка пять.
Миша покрутил верньеры второй радиостанции, настраивая ее на частоту 116.5:
– Руление-Катманду, добрый вечер, «Жар-Птица», просим указаний по рулению.
– Добрый вечер, разворачивайтесь и освобождайте по Альфа-Один.
«Веселый Роджер» остановился в пятидесяти метрах от плоскости турка, торчащей над полосой практически на высоте
– Саша, Эдик, – решился Львович. – Готовьтесь вылезать, будете мне с земли подсказывать, как разворачиваться. Я местным не доверяю.
– Сделаем, – пожал плечами инженер, отстегивая привязные ремни. – Пошли, Саня!
– «Жар-Птица», развернуться на полосе сможете? – запоздало осведомились с вышки, заметив, что самолет не приступает пока к маневру.
– Сможем, – ответил Львович. – Мои техники спустятся по веревочной лестнице и будут контролировать мой разворот. Пожалуйста, ждите.
– Принял, нам некуда торопиться. Порт закрыт.
– Саша, Эдик, можно открывать, – крикнул через плечо Львович. – Температурка плюс тринадцать, ветер семь узлов26, утеплитесь там!
– Уже работаем.
Бортоператор и инженер надели под комбинезоны теплые вязаные свитера, а потом достали из ящика под одним из сидений плотно свернутую четырехметровую веревочную лестницу. На одном из концов ее были специальные металлические крепления. Их присоединили к гнездам в полу кухни, после чего Эдик отключил аварийный трап и распахнул входную дверь. В лица друзьям жахнуло арктическим холодом с заоблачных вершин. Было, конечно, неуютно вылезать из двери прямо перед работающим двигателем, но он молотил на малом газу и опасности не представлял, – если, конечно, держаться подальше от воздухозаборника и не соваться прямо во вращающийся вентилятор.
– Пошла, родимая! – выбросил Эдик лестницу в люк. Размотавшись, она аккурат достала до земли. – Спускайся, я уши возьму.
– Давай, – Саша надел поверх своих обычных очков вторые, тактические противоударные, чтобы не бил в глаза ветер с пылью, и ловко спустился по шаткой лесенке на перрон. Эдик, отыскав в сумке наушники с ларингофоном, последовал за ним. Там он подключил разъем на конце провода к гнезду СПУ27 на носовой стойке шасси и, нажав кнопку связи, сообщил:
– Кабина – земле. Мы готовы.
– Принял, – отозвались наушники голосом Львовича, чуть искаженным микрофоном.
Саша тут же отошел подальше, к турецкому самолету, чтобы контролировать разворот их транспортника и движение плоскости его крыла мимо стабилизатора выкатившейся машины. Попутно осмотрел грунт у края полосы на предмет всяких валяющихся деталей и камней – не всосать бы чего правым двигателем… Подобрал какую-то гайку, запулил ее подальше от полосы. Туда же пинком отправил крупный камень, попавшийся на глаза. Потом показал Эдику оттопыренный большой палец – дескать, более-менее нормально теперь. Мельком извлек из кармана мобильник, сделал на память несколько снимков «Роджера» и выкатившегося лайнера. Судя по все еще надутым аварийным трапам и распахнутым дверям вдоль бортов того, эвакуация пассажиров после выкатывания была экстренной – обычный трап ждать никто не стал.