Парни из легенды
Шрифт:
Андрей не помнит, сколько дней шли они до областного города. Все дни были похожи один на другой: тяжелый ранний подъем, мучительный путь по раскаленной степи, ночевки в школах или сельских клубах, сердобольные казачки с горшками молока и караваями пышного белого хлеба. Ребята почернели, одежда их превратилась в лохмотья. Даже борода у дедушки Павла еще больше взлохматилась и поседела. Только тетя Катя сумела как-то сохранить свою строгую опрятность.
С последней ночевки перед городом тетя Катя сумела дозвониться до облоно и попросила выслать
– Измучились. Многие совсем идти не могут…
В числе этих многих был и Андрей. Прячась от самолета в кювет, он ударился о что-то твердое, разбил колено. Не сразу сказал об этом. Рана загрязнилась, воспалилась. Андрей вспомнил, как, перевязывая ему ногу, тетя Катя украдкой вытирала уголки глаз.
До города было еще далеко, когда растянувшуюся детскую колонну встретили три грузовые машины. Из кабин передней вылез суровый черноволосый мужчина и, протягивая Екатерине Сергеевне руку, представился:
– Кузнецов. Размешайте ребят по машинам. А вы что намерены делать?
– повернулся он к деду Павлу.
– А я что? Поворочу оглобли и - домой…
В городе машины остановились прямо у столовой. В пустом, чисто убранном зале столы были уже накрыты, и официантки в белоснежных фартуках и наколках встревоженной стайкой стояли у буфета и смотрели, как проголодавшиеся ребята набросились на горячий борщ. Из столовой Кузнецов повел детей в какое-то трехэтажное здание. Туда, в большой зал, уставленный рядами стульев, трое мужчин вносили большие коробки с детской одеждой. Кузнецов распорядился:
– Вы, Василий Григорьевич, вместе с директором детдома… с Екатериной Сергеевной, подберите детям одежду в обувь по росту и отведите их в баню. Из бани прямо на вокзал. Ужином накормят там, в ресторане. Вопросы есть? Действуйте.
Поздно вечером Кузнецов появился в вагоне поезда. Прошел, посмотрел, как разместились дети, и попросил всех собраться поближе. Когда ребята затихли, он неожиданно мягким голосом сказал:
– Отправляем вас в Ташкент, подальше от войны. Там вас ждут и встретят. А мы здесь сделаем все, чтобы разыскать ваших родных и сообщить им ваш адрес. Не грустите, все будет хорошо. Счастливо вам доехать,- и повернулся к тете Кате.- Спасибо вам, Катюша, за детей…
…Вертолет подлетел к посадочной площадке. К нему уже катила белая «Волга» с красными крестами. Посадив машину, Мавлянов подошел к двери кабины, чтобы еще раз взглянуть на лицо женщины, вызвавшее воспоминания столь давних лет.
Близкие, притягивающие к себе черты лица, большие синие глаза и родинка. Нет, у мамы на щеке родинки не было…
Когда носилки с пострадавшей уже ставили в машину, Мавлянов что-то вспомнил и неожиданно бросился туда.
– Доктор, скажите, как зовут эту женщину?
– Костина Екатерина Сергеевна.
Несколько мгновений Мавлянов стоял в оцепенении. Он вспомнил: у тети Кати была на щеке родинка. Схватился за ручку тронувшейся машины и крикнул шоферу:
– Анвар! Веди машину осторожнее, там тетя Катя! Помнишь?! Тетя
МЕДИЦИНСКАЯ СЕСТРА
В гастрономе продавали брынзу, и у прилавка быстро образовалась очередь. Тамара Васильевна обычно очереди выстаивала, но сейчас спешила. Протиснулась к прилавку.
– Извините, женщины, но мне можно без очереди…
Продавщица, узнав ее, молча положила кусок брынзы на весы. Но в очереди кто-то выразил сомнение:
– . Больно молодая участница войны. Сколько же тебе лет было в ту пору?
Не отвечая, Тамара Васильевна показала удостоверение, взяла покупку и направилась в детский сад за внучкой. И вот теперь, накормив и отпустив погулять Люду, села к столу и, подперев голову ладонями, задумалась.
В сороковом году она поступила в медицинское училище. Летом сорок первого проходила практику в городской больнице. 21 июня ее поздравили с днем рождения - исполнилось семнадцать лет. А на следующий день началась война. Город бомбили. В больницу прибыли несколько военных и объявили:
– Будем разворачивать госпиталь. Персонал больницы просим оставаться на своих местах и готовиться к приему раненых.
Вечером 23-го прибыли машины с ранеными. Их было много. Одних вносили, других, осторожно поддерживая, вводили. А Тамара стояла на крыльце с широко раскрытыми глазами и механически фиксировала в памяти: «Черепное ранение… У этого - в живот… А, этот, молоденький, уже без ноги…» Наверное, она так бы и простояла весь вечер, если бы не окрик военврача:
– Сестра, быстро в операционную!
И сразу все закружилось. Разматывали и снимали с раненых пропитанные кровью бинты, кто-то из военных врачей осматривал раны и коротко, через плечо бросал: - На операционный стол!… На рентген! В перевязочную!…
Боже праведный, какая это была мучительная и бесконечно длинная ночь! Страдания раненых она воспринимала как свои собственные, их стоны словно щипцами сжимали ее сердце. Порой ей казалось, что стонет ее отец или брат, и хотелось закричать: «Потерпите, я сейчас!» Ее дрожащие руки плохо накладывали бинты на кровоточащие тела. Потом ей скажут, что в ту ночь она сама несколько раз впадала в полуобморочное состояние. Только, наверное, этот кошмар длился не одну ночь…
Потом была эвакуация госпиталя. На подходе к переправе через Березину на их колонну налетели самолеты с черными крестами на крыльях. С душераздирающим воем они пронеслись над машинами. Треск пулеметов, взрывы бомб, крики и стоны искалеченных людей. Через этот кошмар донесся чей-то властный голос:
– Всем от машин в лес!
И сразу же новая команда:
– Ложи-ись!
А самолеты, завывая, проносились над самыми вершинами деревьев. Рядом с Тамарой оказался военврач Козырев. Подтянув к себе кожаный саквояж, он приподнял голову и увидел, что самолеты разворачиваются для нового захода. Схватив Тамару за руку, он крикнул: