Парни из легенды
Шрифт:
– Давайте попросим пару машин на прямую наводку по этому зданию…
Эрэсовцы с полуслова поняли обстановку, и командир на свой риск дал комбату две машины.
Под прикрытием огня автоматчиков машина вышла из-за угла и развернулась стволами на мрачное здание. Вспыхнул ослепительный свет, и страшный грохот пронесся над, станционными путями. Здание покрылось пылью и дымом. Автоматчики, а за ними и танки рванулись вперед.
Но проскочить открытое место батальону не удалось. С верхних этажей здания снова застрочили пулеметы. В это время па прямую наводку вышла вторая «катюша» и повторила залп.
Бой не утихал всю ночь. Утром к полуразрушенному дому, где разместился штаб бригады, подъехал командарм Рыбалко. Выслушав короткий доклад комбрига, генерал сказал:
– От вас до танкистов генерала Богданова не больше километра. Они с севера продвигаются нам навстречу. Вам осталось взять два городских квартала…
Вероятно, читателю нелегко понять чувство тех, кто стоял перед этим последним километром войны. А у нас появилось ощущение окрыленности. стремление как можно скорее преодолеть этот километр, поставить точку и запомнить момент, которого мы ждали почти четыре года. Падение Берлина для нас означало окончание войны.
Все средства связи были включены на передачу. По телефону и по радио открытым текстом в подразделения летело сообщение: «До танкистов Богданова два квартала!»
Последний километр войны! Прошло полчаса, может быть, больше,- и вот по радио докладывает комбат-один:
– Вышел на линию железной дороги. Встретились с танкистами Богданова. Вижу, как обнимаются наши солдаты…- И голос капитана дрогнул.
В ту же минуту телефонист соседнего аппарата во весь голос закричал:
– Ур-р-а-а!
– Ты что, контужен, что ли?
– язвительно осведомился его напарник.
– К черту контузию, конец контузиям, фрицы капитулируют! Из штаба корпуса передали приказ о прекращении огня.
В руках фашистов оставались только правительственный квартал и Тиргартен. Где-то там, внутри правительственного квартала, был и бункер Гитлера. Наши части штурмовали последние очаги сопротивления. Фашисты были настолько деморализованы и потрясены, что среди пленных, захваченных в подвалах министерства авиации, оказалось несколько сумасшедших. Начали сдаваться и гарнизоны, оборонявшие подземные станции метрополитена.
На рассвете 1 мая на участке, где наступали подразделения полковника Смолина, со стороны врага появился автомобиль с белым флагом на радиаторе. Наши бойцы прекратили огонь и дали возможность подойти машине. Из нее вышел офицер и, показывая на белый флаг, произнес:
– Капитуляция.
Парламентера провели в штаб части. Там он заявил, что вновь назначенный начальник Генерального штаба генерал Кребс готов явиться к советскому командованию, чтобы договориться о капитуляции войск, обороняющих Берлин.
Хорошие вести не лежат на месте - гласит народная мудрость. И весть о готовности гитлеровских войск капитулировать быстро разнеслась по частям и подразделениям. Все мы по-настоящему почувствовали, что конец войны близок. А вслед за первой новостью пришла и вторая: Гитлер покончил самоубийством.
Эти слухи вскоре получили официальное подтверждение.
1 мая Кребс дважды приезжал в штаб 8-й гвардейской армии и вел переговоры с нашим командованием. Позднее стало
– Правительство,- говорил Кребс,- не может быть без территории.
Ему, конечно, ответили, что никаких условий ни от какого германского правительства наше командование рассматривать не будет. Полная и безоговорочная капитуляция.
Кребс снова попросил разрешения поехать для доклада к Геббельсу. Ему разрешили, предупредив, что, если не последует приказа о полной капитуляции остатков берлинского гарнизона, наши войска предпримут последний штурм.
В целях безопасности Кребса сопровождали наши офицеры. На головных машинах, немецкой и нашей, были укреплены белые флаги. Когда машины подъехали к боевому охранению наших войск, старший офицер группы сопровождающих отдал распоряжение пропустить машины с фашистскими парламентариями.
Пройдя боевое охранение, машины Кребса свернули в боковую улицу, а наши стали разворачиваться. И в это время с вражеской стороны по ним ударили очередями из нескольких пулеметов. Гитлеровцы стреляли по тем офицерам, которые обеспечили безопасность Кребса.
Один из офицеров, майор Белоусов, был смертельно ранен.
Последними словами умирающего майора были:
– Вот гады… Никогда нельзя верить фашистам…
В центре города еще шли бои, а на его окраинах наши солдаты уже занимались мирными делами - расчищали от завалов улицы, освобождали путь для прохода боевой техники. А техники было очень много. Громыхая гусеницами, шли прославленные «тридцатьчетверки»; тягачи везли тяжелые орудия; медленно, точно на параде, шли колонны реактивных минометов - «катюш»; плавно двигались длинноствольные зенитные пушки. А над городом беспрерывно гудели самолеты - истребители, штурмовики, бомбардировщики.
Из подвалов и бомбоубежищ начали выходить старики и женщины, робко выглядывали из-за угла мальчишки. Количество людей на улицах все возрастало, они заметно смелели. И вот уже послышались первые вопросы на немецком языке, но, впрочем, вполне понятные:
– Английские?
– и жест в сторону могучих орудий.
– Свои, уральские,- отвечали артиллеристы.
– Америка?
– и жест в сторону танков.
– Урал!- с гордостью отвечали танкисты.
Немцы задирали головы и, глядя на самолеты, задавали все тот же вопрос:
– Из Америки?
– И это свои, отечественные,- отвечали наши солдаты.
О «катюшах» немцы были наслышаны и не спрашивали, чьи они. Робко ходили вокруг остановившихся машин и шепотом передавали друг другу казавшееся им страшным слово: «катуша», «катуша».
Индустриальный Урал демонстрировал свою боевую технику на улицах поверженного Берлина.
Мощный трактор «Сталинец», подцепив на крюк подбитого «тигра», оттягивает его с проезжей части улицы, расчищает путь для прохода трофейной техники (сдавшиеся в плен фашисты стягивали ее на приемные пункты). Отвоевавшиеся гитлеровцы бросают в кучи винтовки, автоматы и пулеметы, минометчики сдают тягачи вместе со своими «самоварными трубами». Подсчитывая трофеи, наши солдаты порой останавливают незадачливых вояк: