Парниковый эффект

Дудинцев Олег

Разумовский все это время сохранял за ним койко-место, ранее занимаемое покинувшим со скандалом клинику Авелем, и когда, казалось бы, все намеченное Василием Васильевичем было успешно завершено, и он с чистой совестью мог лечь на обследование, в дело снова вмешалась питерская погода.

После непрогнозируемой синоптиками трехдневной оттепели крыши значительного числа городских домов массово дали течь, и в квартиры последних этажей хлынули с потолков потоки талой воды, а на головы расслабившихся было горожан снова полетели сосульки. Оставить Ларису один на один с осаждавшими жилконтору взбешенными новым природным катаклизмом жильцами

Ланцов, конечно ж, не мог, а потому, засучив рукава, приступил к ликвидации очередного стихийного бедствия.

Чтобы как можно быстрее очистить крыши от снега и заделать в них дыры, нужны были дополнительные рабочие руки, а для этого требовалась не предусмотренная госбюджетом наличка, и Василий Васильевич быстро распродал знакомым частникам припрятанные им еще с прошлого года для сына стройматериалы, инвентарь, инструменты и моторное топливо, а вырученные за это деньги пустил на оплату нанятых им на стороне работяг.

Такой креативный, но не вписывавшийся в рамки закона подход позволил ему за несколько дней разобраться с протечками, после чего к нескрываемой радости Разумовского он со спокойной душой отправился на больничную койку, оставив на хозяйстве Ларису.

Его госпитализация прошла буднично, и с направлением за подписью Разумовского и спортивной сумкой в руке он появился утром на отделении, где дежурная медсестра записала его в регистрационном журнале, а после проводила в палату с двумя еще спавшими в это время соседями. Там, разложив прихваченные с собой из дома вещи и переодевшись в спортивный костюм, он, вымотанный за последние дни работой, завалился по их примеру на койку и тут же заснул, однако уже через час был поднят с постели и направлен к завотделением, с нетерпением ожидавшему Василия Васильевича для согласования с ним плана его диспансеризации.

Всю последующую неделю он послушно мотался по кабинетам врачей, где его детально осматривали, прослушивали, просвечивали, брали анализы и вели собеседования разного рода специалисты, не посвященные в истинные цели обследования, но каких-либо значимых результатов это не принесло, а лишь добавило ему знаний о возрастных своих патологиях и накопившихся за годы жизни болячках, но никак не приблизило к разгадке главной болезни.

Не желая расписываться в своем бессилии, Разумовский придумывал и проводил все новые и новые исследования и эксперименты, а в разговорах наедине призывал Василия Васильевича к мужеству и терпению, когда же на десятый день тот не выдержал и засобирался домой, рассказал об отправленных им в институт микробиологии своему товарищу его проб и анализов и уговорил еще на несколько дней задержаться до получения результатов.

За все это время Нина Петровна посетила его лишь раз. Принесла в пакете коробку сока, пачку печенья и несколько яблок, справилась о его здоровье и для приличия посидела минут пятнадцать, а уходя, заявила, что намерена подать на развод и раздел совместно нажитого имущества, что, впрочем, не произвело на Василия Васильевича должного впечатления, и он вместо ожидаемой женой реакции отделался гробовым молчанием.

В отличие от жены Лариса навещала его практически ежедневно, подкармливала домашней пищей, рассказывала о производственных буднях и обстановке в трудовом коллективе, отвлекая этим начальника от больничной рутины. В остальное же время ее разве что скрашивали визиты сотрудников правоохранительных органов к соседу по палате Антону, переведенному из реанимационного

отделения за день до появления там Ланцова.

Этот учащийся индустриального колледжа попал на операционный стол со сквозным пулевым ранением брюшной полости и показал на первом допросе, что стал жертвой грабителей, выстреливших в него около общежития при попытке оказать им сопротивление.

Записав его слова в протокол, следователь взял с него заявление, после чего его ежедневно стал посещать опер в штатском, по несколько часов изводивший Антона своими вопросами, однако тот твердо стоял на своем, когда же оперативник их покидал, ругал почем зря продажных ментов, отравляющих жизнь честным и ни в чем не повинным людям.

– Оправдываюсь перед этим «козлом», будто сам в себя выстрелил! – искренне возмущался он, и ему всякий раз вторил с соседней койки Серега – кряжистый сорокалетний мужик с одутловатым лицом и перебинтованной головой.

– На хрена ж им бандитов ловить, проще с тобой трындеть! Сидит здесь в тепле, а зарплата капает! А мы за них отдувайся! Я одного «баклана» пьяного хотел в трамвае на место поставить, вот и схлопотал себе по башке! Пускай нам тогда оружие, как в Америке, раздадут, сами себя без них защитим!

Для поддержания боевого духа Серега движением фокусника извлекал из хозяйственной сумки пластиковую бутыль с надписью «ряженка», встряхивал ее несколько раз, после чего наливал из нее в кружку прозрачную с резким запахом жидкость.

– Василич, ты как? Соточку маханешь? – каждый раз предлагал он Ланцову, однако тот, не желая участвовать в их пустом трепе, отказывался. Он и сам прежде, мягко говоря, не любил милицию и не скрывал этого, но сейчас, видимо, в силу болезни и набившей ему оскомину болтовни соседей пришел к неожиданному для себя выводу: «Чего ментов-то во всем винить, они такие же, как и мы, не хуже и не лучше. Не с Марса же они порядок у нас наводить прилетели и за всех отдуваться. Тут каждый сам на себя должен взглянуть и за свои поступки ответить, тогда и толк будет».

Его уверенность в своей правоте еще больше окрепла, когда он выяснил у Разумовского, что сосед его никакой не герой, а обычная жертва бытового алкоголизма, свалившаяся в пьяном виде с лесов на стройке, откуда его и доставили с черепно-мозговой травмой на скорой, однако изобличать до поры до времени Серегу не стал.

После недели напрасных хождений оперативник больше не появлялся, и в палате установился больничный покой, нарушаемый лишь нетрезвыми разглагольствованиями Сереги, волшебным образом, не покидая стен клиники, восполнявшего свой запас «ряженки», и Разумовский предложил Василию Васильевичу перевести его в другую палату, но тот отказался.

На двенадцатый день к нему приехал после работы младший сын Вадик, узнавший от брата о попавшем в больницу отце, и тот был приятно удивлен его появлению, повел сына в холл на первый этаж, где, устроившись в углу на диване, объяснил ему, что проходит здесь плановое обследование, связанное с гипертонией.

Вадик был в курсе размолвки родителей и вызвавших у брата и матери резкое неприятие поступков отца, но к радости Василия Васильевича выслушал все его доводы, во многом с ним согласился и осудил только за супружескую измену. В этом Вадик был непреклонен, объяснений отца слушать не захотел, лишь удивился его жестокому ничем не оправданному признанию матери в своих похождениях, принесшему ей лишь боль и страдания.